В путь-дорогу! Том II

Телепневъ перезнакомился съ однокурсниками. Нѣкоторые изъ нихъ заходили къ нему; но пріятельство съ ними какъ-то не шло. Только долгошеій студентъ, котораго запримѣтилъ Телепневъ на лекціи батаники, нравился ему почему-то больше другихъ. Заходилъ къ нему Двужилинъ, являлся Гриневъ, приглашали они его въ разныя похожденія; но ему не хотѣлось пускаться. Эти господа не въ состояніи были завлечь его своимъ разгуломъ. Въ нихъ не было ничего привлекательнаго; ихъ разгулъ носилъ слишкомъ грубыя формы: Людмилки и Агашки, составляющія ихъ обстановку, совсѣмъ уже не существовали для Телепнева. Одъ въ этомъ отношеніи былъ вполнѣ застрахованъ.

Въ одно изъ послѣ-обѣдъ зашелъ къ нему Буеракинъ. Телепневъ какъ-то съ перваго раза обратилъ на него мало вниманія и это, кажется, задѣло Буеракина. Его видимо стала интересовать личность новичка.

— Чѣмъ вы думаете заняться? спросилъ онъ Телепнева

— Какъ придется, отвѣтилъ Телепневъ. Сказать по правдѣ, у меня нѣтъ еще настоящаго влеченія къ одной, какой-нибудь наукѣ.

— Что же, это не бѣда. Вѣдь оно только для красоты слога говорится, что:

«Науки юношей питаютъ,
Отраду старцамъ подаютъ.»

А въ сущности-то учиться порядочно у насъ нельзя. А нельзя потому, что идемъ мы въ университетъ, сами не зная зачѣмъ. А здѣсь кругомъ все мерзости, пьянство, пустота непомѣрная, между профессорами и студентами никакихъ отношеній порядочныхъ; профессора — тупицы, старье. Разумѣется, долбить вездѣ можно, да огня-то нѣтъ настоящаго; вотъ кое-что и почитываешь, да и за то еще спасибо сказать нужно, что послѣдніе панталоны не пропьешь.

Телепневъ слушалъ и, по его настроенію, ему хотѣлось во всемъ согласиться съ Буеракинымъ.

— Вы вѣдь естественникъ? спросилъ онъ.

— Да-съ.

— А вотъ, кажется, профессоръ химіи не дурно читаетъ?

— Да-съ. Но только это на первый разъ такъ кажется. Системы у него никакой нѣтъ. По нѣмецкому учебнику катаетъ; а, впрочемъ, и за то спасибо.

— Вы у него не занимаетесь?

— Нѣтъ-съ. Я вѣдь въ спеціалисты себя не готовлю. У меня такихъ претензій нѣтъ. Да вѣдь у нихъ тамъ, въ лабораторіи, ничего путнаго не дѣлаютъ, какую-нибудь молочную кислоту по цѣлому году добываютъ, а при случаѣ спиртъ изъ лампъ потягиваютъ. И Буеракинъ засмѣялся.

— Вы все больше дома? спросилъ его Телепневъ.

— Да-съ. Я здѣсь пробовалъ всякую жизнь, а кончилъ тѣмъ, что засѣлъ. Пьянствовать не могу, въ туземный бомондъ пускаться не имѣю желанія, — вездѣ непроходимая глупость, чванство, развратъ… Не красиво-съ вообще, — остается тянуть по немножку лямку.

И все въ такомъ тонѣ говорилъ Буеракинъ, а Телепневъ слушалъ его и внутренно соглашался.

XXIII.

Горшковъ началъ вести жизнь привольную. На лекціи ходилъ мало, дома обѣдалъ рѣдко, а все больше въ гостяхъ. Вечера проводилъ также въ гостяхъ. Очень скоро стяжалъ онъ славу въ аристократическомъ мірѣ города К. Дамы и дѣвицы наперерывъ оказывали ему всякія любезности, и курьезно было видѣть оригинальную фигуру Горшкова съ его школьными манерами въ бонтонныхъ гостиныхъ, гдѣ онъ ни мало не стѣснялся. Уроковъ ему нашли довольно, такъ что онъ считалъ себя вполнѣ счастливымъ; только ему какъ-то не писалось; не тянуло его къ себѣ, въ квартиру, слишкомъ ужъ онъ заболтался съ барынями. Меньшая дочь генералілии сдѣлалась таки его ученицей. Горшковъ уже въ глаза называлъ ее лутикомъ, и очень заглядывался на ея каріе глазки. Видно, и онъ начиналъ забывать Надю. Къ Телепневу Горшковъ заходилъ каждый день, пилъ съ нимъ по утрамъ чай; но подолгу не оставался. Онъ, какъ добрый мальчикъ очень привязанный къ Борису, замѣчалъ, что грусть Телепнева принимаетъ какой-то апатическій, очень нехорошій оттѣнокъ. Но онъ не сознавалъ въ себѣ такой именно вещи, которою могъ-бы въ эту минуту разшевелить Телепнева. Ему какъ-то совѣстно становилось являться къ Борису со своими дѣтскими выходками. И онъ, и Абласовъ не смѣли коснуться до прошлаго, сказать что-нибудь о свѣтлыхъ дняхъ, которые переживали они въ дикомъ домѣ съ Софьей Николавной; это былъ между ними щекотливый пунктъ, но не потому что Борисъ избѣгалъ его, а потому, что они сами слишкомъ уважали внутреннюю жизнь своего товарища.

Но Горшкову все-таки хотѣлось какъ нибудь занять Телепнева.

— Что ты все сидишь, Боря? сказалъ онъ ему разъ утромъ, отправляясь на какой-то урокъ.

— Да что-жъмнѣ дѣлать? возразилъТелепневъ. Я читаю…

— Да что читаешь? ты, братъ, все хандришь, Боря, вотъ что скверно! Вѣдь мы не затѣмъ сюда пріѣхали, чтобъ запереться ото всѣхъ…

— Да ты, кажется, совсѣмъ не запираешься, Валеріанъ, прервалъ его Телепневъ съ улыбкой.

— Да кто про это говоритъ, — я, братъ, извѣстно, таранта! но мнѣ хотѣлось бы и тебя немножко раззадорить. Вѣдь вотъ мы мало видимся — мнѣ по урокамъ нужно, ну и барыни пристаютъ, лутики есть хорошіе, — вечера-то и заняты, а намъ бы какъ-нибудь вмѣстѣ надо… Разумѣется, все это парле франсе — мерзость, и весь этотъ бомондъ татарскій выѣденнаго яйца не стоитъ, да все таки, братъ, можно на время потолкаться между ними… А какъ надоѣстъ — похеришь.