В путь-дорогу! Том I

Даже въ службахъ и на дворѣ все было подновлено и вычищено. Особенно кухня нуждалась въ этомъ. Безполезныя и безногія лошади были проданы и замѣнены тропкой прекрасныхъ сѣрыхъ лошадей. Савраска, по убѣжденію Ѳеофила, осталась при домѣ, но лишилась уже чести служить молодому барину: она назначена была учителямъ: каждое послѣ-обѣда она привозила ихъ на урокъ и отвозила домой.

XXV.

Наступили святки. Гимназистовъ распустили до 8-го января. Борисъ обрадовался зимней вакаціи. Не нужно было каждое утро отправляться въ классы; можно цѣлый день проводить дома.

Борисъ, вернувшись изъ гимназіи, объявилъ Софьѣ Николаевнѣ и Машѣ, что ни на минуту не разстанется съ ними цѣлыхъ двѣ недѣли.

Маша захлопала въ ладоши и весь обѣдъ проболтала.

Вечеромъ, она рано ушла спать, и Борисъ остался съ теткой въ диванной.

— Тетя, — сказалъ Борисъ: — мы можемъ удвоить наши англійскіе уроки… теперь я цѣлый день буду дома.

— Хорошо, Борисъ, я стану тебѣ задавать переводы… — Софья Николаевна прошлась по комнатѣ и взглянула въ окно. — Какая сегодня славная, звѣздная ночь, не поѣхать-ли намъ покататься?

— Поѣдемте, въ маленькихъ санкахъ, я буду править… Сейчасъ велю заложить!…

Борисъ быстро вышелъ, и черезъ двадцать минутъ они уже ѣхали по площади.

Сильный морозъ хрустѣлъ подъ копытами и полозьями саней. Савраска бѣжала бойко. Борисъ сидѣлъ, плотно прижавшись къ Софьѣ Николаевнѣ. Мягкій пухъ ея собольяго воротника щекоталъ его лѣвую щеку и обдавалъ пріятной теплотой. Въ полусвѣтѣ снѣжной ночи, глаза ея блистали яркими звѣздами. Блѣдное лицо выглядывало изъ чернаго атласнаго капора, точно изъ ниши, и дышало страстной красотой, среди холоднаго бѣлаго снѣга…

На поворотѣ съ площади въ Острожную улицу сани подскочили въ довольно глубокомъ ухабѣ. Софья Николаевна слегка вскрикнула и правой рукой схватилась за Бориса.

Онъ остановилъ лошадь.

— Не бойтесь, тетя, не выпадемъ.

— Я буду за тебя держаться, — сказала Софья Николаевна и обняла Бориса.

— Да я васъ стѣснилъ… садитесь хорошенько… подальше отъ краю… Вотъ такъ… — Борисъ самъ подвинулся. Она крѣпко охватила его рукой и улыбалась, глядя на него…

— Намъ надо чаще кататься, — сказала она: — мы съ тобой, Боря, очень много сидимъ…

— Да, тетя, особенно вы; я-то еще въ гимназію ѣзжу…

— А отчего ты не бываешь у Теляниныхъ?

Борисъ помолчалъ.

— Да оттого, тетя, — началъ онъ: — что мнѣ дома хорошо, меня никуда не тянетъ…

— Такъ-таки никуда? — повторила она, бросивъ на него быстрый и ласкающій взглядъ.

— Никуда, — отвѣтилъ Борисъ, и обратился къ ней всѣмъ лицомъ. Щеки его горѣли; онъ молча глядѣлъ на нее съ затаеннымъ трепетомъ. Возжи выпали у него изъ рукъ; Савраска своротила въ сторону и чуть не стукнулась о фонарный столбъ.

— Боря, — вдругъ вскрикнула Софья Николаевна: — что-жь ты не правишь?

Боря встрепенулся и дернулъ лошадь.

— Простите, тетя, — проговорилъ онъ: — я засмотрѣлся…

— На кого?

— На васъ… — вырвалось у него. Боря испугался. Онъ никакъ не ожидалъ, что отвѣтитъ этими словами.

Но вопросъ былъ такъ простъ, и такъ глубоко былъ онъ поглощенъ красотой своей тети, что истина сказалась…

Прошла минута молчанія.

— На меня? — промолвила Софья Николаевна. — Такъ мнѣ съ тобой ѣздить нельзя, голубчикъ… ты меня непремѣнно вывалишь.

И она громко засмѣялась.

Борису было и неловко, и хорошо. Онъ смутился сначала; но смѣхъ Софьи Николаевны привелъ его въ небывалое настроеніе. Ему захотѣлось говорить, говорить про то, какъ онъ ее любитъ.

— Поѣдемъ по набережной, — сказала она. — Что ты задумался?… Да полно на меня глядѣть! — И она опять разсмѣялась.

Борису сдѣлалось больно. Въ смѣхѣ Софьи Николаевны онъ слышалъ равнодушный приговор…

Молча ударилъ онъ лошадь; Савраска побѣжала крупной рысью. Сани выѣхали на набережную. Тамъ дулъ довольно сильный вѣтеръ. Морозная пыль искрилась въ глазахъ. Отъ быстрой ѣзды и вѣтра лицо горѣло, грудь дышала порывисто. Борисъ ни разу не взглянулъ на тетку. Она сидѣла прямо, подставивъ лицо вѣтру; глаза ея все больше и больше разгорались и пронизывали даль…

— Домой? — спросилъ Борисъ, доѣхавъ до угловой башни, при поворотѣ на площадь.

— Нѣтъ, Боря, проѣзжай еще разъ по набережной… славная ночь…

— Дуетъ, тетя, не простудитесь!..

— Ахъ, полно…

Савраска сдѣлала еще два конца по набережной. Вѣтеръ крѣпчалъ и гудѣлъ, поднималась вьюга. Мелкій и острый снѣгъ лѣпилъ глаза, холодъ рѣзкій и пронзительный забирался подъ шубы… Борисъ погонялъ Савраску и сжимался отъ холоду.

— Озябли, тетя? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, нисколько, — весело отвѣчала Софья Николаевна.

Вернулись домой. Софья Николаевна пришла на верхъ въ салопѣ. Борисъ остановилъ ее у лѣстницы.

— Прощайте, тетя, — проговорилъ онъ.

— Ты развѣ не придешь ко мнѣ?

— Спать хочется, — отвѣтилъ Борисъ, не глядя на тетку.

— Да что ты какой? Ты точно на меня разсердился?… — И Софья Николаевна взяла его за обѣ руки — Да взгляни же на меня!… Что это: стоишь, точно къ смерти приговоренный. Дорогой возжи растерялъ… такъ на меня заглядѣлся… а теперь смотрѣть не хочетъ…

Борисъ поднялъ голову.

— Какія у васъ руки холодныя, тетя, — проговорилъ онъ: — вы продрогли?