В путь-дорогу! Том I

— Немножко… да это не бѣда; а ты-то вотъ за что на меня разсердился?… Ты, Борисъ, нѣтъ-нѣтъ, да и пошелъ хандрить; я вѣдь все замѣчаю… ты не смѣешь хандрить, слышишь? — сказала она, пригрозивъ ему пальцемъ — ты мнѣ долженъ все сказать, что у тебя тамъ, внутри происходитъ… Вотъ теперь вакація… мы читать буде, мъ меньше — станемъ больше говорить… Вѣдь ты прекрасный… ты знаешь-ли это?… А это нехорошо… у меня душа на распашку съ тобой..

— А вы развѣ не видите, тетя, что у меня на душѣ? — сказалъ Бориеъ, смотря прямо ей въ глаза.

— Я еще не заглядывала, — отвѣтила она.

— Я въ самомъ дѣлѣ скрытенъ, — замѣтилъ Борисъ, точно про себя: — вы меня исправите, тетя… — Онъ поцѣловалъ ея руку. — Прощайте, голубyшка…

— Ну, прощай… Завтра приходи чай пить ко мнѣ. Софья Николаевна нагнулась и поцѣловала его въ лобъ.

Ея лицо еще не согрѣлось. Зимней свѣжестью вѣяло отъ нея…

Она начала подниматься. Борисъ смотрѣлъ вверхъ, и еще разъ они улыбнулись другъ другу.

«Что я отъ нея скрываю? — подумалъ Борисъ, входя въ свою спальню. — Что могу я ей сказать? Развѣ она не видитъ?…»

Ему припомнился ея смѣхъ, ея взгляды, ласкающіе звуки ея голоса. «Неужели она смѣется надо мною, какъ надъ глупымъ, сквернымъ мальчишкой?…»

И опять прежняя буря поднялась въ сердцѣ… Опять Борисъ запутался въ тучѣ вопросовъ, опять онъ задыхался въ знойномъ воздухѣ страсти.

«Чего-же тебѣ надо?» шепталъ ему какой-то голосъ… «Развѣ она не возлѣ тебя, развѣ ты не можешь ежеминутно любоваться ею, говорить про свою любовь, развѣ она запрещала тебѣ любить?… Не волнуйся и будь счастливъ… Ты любишь и тебѣ можно любить…»

Не скоро заснулъ Борисъ, и ему снилось, что онъ катается съ нею по необозримой снѣжной равнинѣ… ему холодно, но онъ чувствуетъ на щекѣ ея жаркое дыханьt… и черные глаза блещутъ… и смотрятъ па него такъ сладко, сладко…

XXVI

Борисъ проснулся позднѣе обыкновеннаго.

Въ тѣ дни, когда не было классовъ, онъ всегда пилъ по утрамъ чай въ комнатѣ Софьи Николаевны.

Пробило половина десятаго. Борисъ пошелъ наверхъ и встрѣтилъ на площадкѣ Аннушку.

— Что, тетенька? — спросилъ онъ.

— Одѣлись… да имъ что-то не можется… Ночью дурно почивали…

Борисъ отворилъ дверь, Софья Николаевна сидѣла закутавшись въ мѣховую мантилью.

— Что съ вами, тетя? — проговорилъ онъ встревоженнымъ голосомъ, беря ее за руку…

— Ничего, Борисъ, а что?

— Да у васъ жаръ, посмотрите, глаза красные, руки какъ огонь… это вы вчера, тетя, простудилcя… И ночь дурно почивали?

Онъ глядѣлъ на нее съ такимъ учаясіемъ, что она пожала ему руку…

— Да, я дурно спала, — промолвила она… — голова у меня не свѣжа… да это ничего.

— Вы бы лучше легли, тётя… напились-бы чего-нибудь теплаго…

— Что ты, Борисъ… съ утра… этакъ разваляешься, а я вотъ съ тобой чаю напьюсь.

Явилась Маша.

— Здравствуй, Борисъ, — сказала она, цѣлуя брата. Тетя нездорова, за докторомъ надо… Тетя, лягьте… — Она подошла къ дивану и стала на колѣна передъ Соьфей Николаевной… — Борисъ, пошли за докторомъ.

— Полноте, дѣти, — промолвила она, — давайте лучше пить чай.

Она встала и подошла къ чайному столику. Маша и Борисъ сѣли на диванъ. Борисъ все глядѣлъ на тетку Щеки Софьи Николаевны горѣли. Въ глазахъ ея свѣтился лихорадочный блескъ. Видно было, что ей очень не можется. Волосы въ безпорядкѣ падали на лобъ. Въ рукахъ чувствовалась чуть замѣтная дрожь. Она начала наливать чай, выпила чашку, ей стало очень жарко; она сняла мантилью, вернулась опять на прежнее мѣсто и прилегла.

— Нѣтъ, тетя, голубушка, вы не превозмогайте себя, — заговорилъ Борисъ, подбѣгая къ ней… — Лягьте вы, ради Бога… Я съѣзжу за Эдуардомъ Иванычемъ.

— Да ничего, — вымолвила она и взялась рукой за голову.

— Какъ ничего… умоляю васъ… приложите уксусу къ головѣ, поставьте горчичникъ… Аннушкк!… — Борисъ выбѣжалъ въ корридоръ, позвалъ Аннушку, приказалъ ей раздѣть барыню и уложить въ кровать.

Софья Николаевна ничего не говорила. Она лежала, закрывши глаза. Маша стояла передъ ней на колѣняхъ. На глазахъ ея были слезы.

— Тетя, милая, — повторяла она — что съ вами?…

Борисъ вернулся еще разъ къ дивану. Софья Николаевна приподнялась и взяла его за руку.

— Я лягу, — проговорила она — ты успокойся, добрый мой Борисъ… просто у меня разболѣлась голова… — Она встала; Аннушка поддерживала и довела ее до кровати…

Борисъ смотрѣлъ на тетку и медлилъ выйдти изъ комнаты. Жутко ему было. При одной мысли, что она можетъ опасно занемочь, захватывало у него дыханіе.

Наконецъ онъ спустился съ лѣстницы, велѣлъ человѣку привести извощика, и черезъ пять минутъ скакалъ въ больницу, гдѣ надѣялся застать Эдуарда Иваныча.

Старичокъ докторъ, дѣйствительно, обходилъ въ это время больничныя палаты. Онъ выслушалъ Бориса, кивнулъ головой и проговорилъ:

— Сейчасъ буду… — посмотрѣвши на часы, онъ прибавилъ — черезъ двадцать минутъ.

Борису это показалось ужасно долго…

— А вамъ нельзя со мной, Эдуардъ Иванычъ? — промолвилъ онъ.

— Нѣтъ, не могу, долженъ кончить, — лаконически отвѣтилъ аккуратный немец…

Борисъ покорился и проговорилъ только:

— Пожалуйста не забудьте, прошу васъ.

Эдуардъ Иванычъ слегка усмѣхнулся.