В путь-дорогу! Том I

— Не бывалъ, братъ, да я твою бабушку одинъ разъ всего и видѣлъ. Схожу я отъ тебя, сверху, и мурлычу что-то подъ-носъ, вдругъ она внизу, въ корридорѣ, какъ дастъ на меня окликъ: «кто это тамъ распѣлся?» Я давай Богъ ноги, бросился въ переднюю.

— А какъ ты съ челядинцами? — спросилъ Абласовъ: — вставилъ всю эту араву?

— Нѣтъ, много по билету пойдутъ; ну, а старухъ надо оставить: имъ некуда дѣваться.

— Фабрику открой, Борисъ, — закричалъ Горшковъ — заставьихъ цыновки плести, какъ въ богоугодныхъ домахъ, и намъ въ гимназію поставляй.

Часы на бюро пробили семь.

— Ну! пойдемте пить чай, — проговорилъ Борисъ — тетенька насъ ждетъ.

Въ залѣ горѣла лампа свѣтлѣе обыкновеннаго. Дверь въ гостиную была отворена. Гостиная тоже освѣщалась лампой. Давно Борисъ не видалъ ее при вечернемъ освѣщеніи; на него она произвела почти такое же впечатлѣніе, какъ и на его товарищей.

Въ диванной, на столѣ, горѣли двѣ свѣчи, но тамъ было все-таки довольно темно.

Софья Николаевна встрѣтила гостей посрединѣ комнаты. Борисъ хотѣлъ ихъ представить, но она не дала ему начать.

— Я ужъ васъ знаю, господа, — сказала она съ улыбкой: — вотъ вы — Горшковъ, а вотъ вы — Абласовъ, вѣдь я не ошиблась?

— Нѣтъ угадали, — отозвался Горшковъ — вамъ Боря вѣрно сказалъ про мой вихоръ. Вотъ вы и узнали.

Абласовъ молчалъ; онъ стѣснялся и нахмурилъ брови.

— Садитесь, господа, — сказала Софья Николаевна — будемъ пить чай.

Она сама разливала. Въ дверяхъ показалось вымытое лицо Митьки и тотчасъ же скрылось. Маша сидѣла на боковомъ диванѣ, сложа ручки, очень кротко и съ любопытствомъ посматривала на гимназистовъ.

— Нѣтъ, о вихрѣ я ничего не слыхала, — продолжала Софья Николаевна.

Всѣ разсмѣялись.

— Вся ваша фигура показываетъ, что вы художникъ; въ васъ что-то такое есть свободиоо…

— Даже черезчуръ свободное, — добавилъ Горшковъ. — Мнѣ ужъ не мало говорятъ, что я дѣлаю слишкомъ много движеній.

— Я еще не замѣчала этого.

Софья Николаевна, разговаривая, наливала чай; Борись слѣдилъ за ней глазами и каждый разъ, какъ она обращала лицо въ его сторону, онъ потуплялся.

— Садитесь поближе, — говорила она, показывая Абласову мѣсто на диванѣ. — Сладко вамъ?

— Сладко, — отвѣтилъ Абласовъ спокойнымъ тономъ.

Борису хотѣлось втравить его въ разговоръ, но Софья Николаевна предупредила.

— Скажите пожалуйста, — начала она, больше относясь къ Абласову — вы съ первыхъ классовъ составляете такой тріумвиратъ?

— Какъ же! — отвѣтилъ Абласовъ: — мы всегда сидѣли вмѣстѣ и сошлись потому, можетъ быть, что у насъ такіе характеры: Горшковъ свѣтлый такой…

— Какъ это хорошо сказано, — замѣтила Софья Николаевна — именно свѣтлый.

— Телепневъ ровенъ очень; у него какъ-то все это въ мѣру дѣлается, а я больше молчу, — заключилъ Абласовъ съ добродушнѣйшей улыбкой.

Софья Николаевна значительно посмотрѣла на него:

«Какой онъ умный, мальчикъ», — подумала она и сказала вслухъ:

— Будто вы все молчите?

— Немного говоритъ, — отвѣтилъ за него Горшковъ: — это оттого, что онъ у насъ философъ; въ каждую штуку вдумывается, а мы больше скользимъ…

— Я за то люблю Абласова, — отозвался Борись — что онъ никогда не лжетъ и ничѣмъ безъ толку не восторгается…

— Ужъ полноте, господа, вы меня очень захвалили, — проговорилъ Абласовъ, посматривая на своихъ друзей.

— И вы, вѣрно, сидите первымъ въ классѣ? — спросила его Софья Николаевна.

— Первымъ, самымъ первымъ! — крикнулъ Горшковъ.

— Вы меня конфузите, — промолвилъ Абласовъ, обращаясь къ Софьѣ Николаевнѣ: — точно у меня такая казенная физіономія, сейчасъ можно увидать, что я первый ученикъ.

— Нѣтъ, не потому, — отвѣтила она: — но у васъ лицо серьезнѣе, вы, вѣрно, прилежнѣе вотъ ихъ обоихъ?

И она указала на Горшкова и Бориса.

А Борисъ пилъ чай и съ улыбкой посматривалъ на Абласова. «Вонъ какъ начинаетъ», думалъ онъ: «браво, Абласовъ!» Борису пріятно было слѣдить за разговоромъ, любоваться теткой и наблюдать надъ своимъ серьезнымъ товарищемъ, который все помаленьку сбрасывалъ съ себя свою сдержанность и одушевлялся.

— Я только и беру прилежаніемъ, — проговорилъ Абласовъ — въ этомъ проку мало… Телепневъ подаровитѣе меня будетъ. Да учиться-та у насъ съ толкомъ трудно…

— Вотъ то же самое твердитъ и Борисъ, — замѣтила Софья Николаевна: — да я какъ-то это дурно понимаю, господа; мнѣ кажется, вездѣ можно учиться…

— Конечно вездѣ, — вмѣшался Горшковъ: — да дѣло-то въ томъ, что мы не геніи, а просто гимназисты; и радъ бы приняться, да не знаешь какъ. Неужто мы всѣ такія тупицы? а вотъ прошло семь лѣтъ — мы по-латыни аза въ глаза не знаемъ! Отчего? оттого, что въ первыхъ классахъ, когда глупы были, по книжкѣ читали, да вмѣсто перевода писали: хоть весною и тепленько, а зимою холодненько, и все это сходило съ рукъ; а вотъ какъ до 7-го класса мы добрались, оглянулись — да поздно ужъ локти-то кусать…