В путь-дорогу! Том I

— Вотъ бабушка и уѣхала, — сказала она Борису, вернувшемуся съ крыльца, куда онъ ее не пустилъ. — Жалко мнѣ ее, Боря; а уже лучше пусть она назадъ-то не пріѣзжаетъ, — прибавила дѣвочка, покачавъ головой.

Борисъ невольно улыбнулся и, поднявшись съ ней наверхъ, объявилъ теткѣ, что бабинька уѣхала.

И долго всѣ трое молчали.

XIV.

Уѣхала бабинька.

Большой, дикій домъ потерялъ своихъ старыхъ господъ. Новымъ было теперь много простора, даже черезчуръ много. Трудно было наполнить жизнью эти пустыя, высокія комнаты; этимъ комнатамъ точно становилось жалко, что не жпвутъ въ нихъ ни дѣдушка, ни бабушка… остались одни внучки.

Ѳедоръ Петровичъ пріѣхалъ часу въ двѣнадцатомъ; онъ очень удивился, узнавъ, что Пелагея Сергѣевна такъ скоро собралась въ дорогу.

— Знаете что, Ѳедоръ Петровпчъ, — говорила ему Софья Николаевна — они сидѣли наверху втроемъ: — мнѣ нравится ея поведеніе.

— А что-съ? — спросилъ флегматически опекунъ.

— Она, по крайней-мѣрѣ, открыто дѣйствуетъ…

— Ахъ, матушка Софья Николаевна, — прервалъ ее Лапннъ — я вижу, у васъ добрая душа; вы всякаго готовы извинить. Да я про себя скажу, что не долюбливаю я Пелагею Сергѣевну, не потому не долюбливаю, что она меня ругательски разругала, когда я къ ней сунулся… оно тогда и слѣдовало меня, — замѣтилъ онъ улыбаясь — а такъ, натура у ней жесткая… отталкиваетъ отъ себя. Вотъ, хоть бы въ дѣлѣ наслѣдства… Безспорно, она безкорыстно поступила… да язвительно все. «На-те, подавитесь!» — вѣдь это вотъ что другими словами значитъ…

— Что же дѣлать, Ѳедоръ Петровичъ? — сказала Софья Николаевна — вѣдь вы сами говорите: натура… а натуру ужъ не передѣлаешь.

— Конечно, — промолвилъ добродушный опекунъ и, обращаясь къ Борису, сказалъ: — намъ съ вамп еще на счетъ дворовыхъ-то…

— Я отдалъ Якову тѣ двѣсти рублей, какъ мы говорили.

— Ну, это ваша воля. Вотъ не придумаете ли, Софья Николаевна, что намъ дѣлать со старухами?

Она разсмѣялась.

— Это ужъ неизбѣжное зло, — сказала она. — Ихъ нужно держатъ… только не мѣшало бы, кажется, почистить ихъ обиталище.

— Да и весь-то домъ, — замѣтилъ Борисъ.

Разговоръ перешелъ на то, какія перемѣны сдѣлать въ домѣ. Пошли осматривать всѣ комнаты. Софья Николаевна удивлялась неудобности и непомѣститильности дома. Пустота и неуютность пріемныхъ комнатъ подавляли ее.

— Въ диванной мы будемъ сидѣть иногда по вечерамъ, — сказала она — а то внизу будетъ необитаемое аббатство.

— Именно, аббатство, — повторилъ Лаппнъ, качая головой.

— Диванную можно отдѣлать немножко поуютнѣе, — говорила Софья Николаевна, осматривая бывшую обитель бабиньки, откуда еще не вышелъ старушечій запахъ.

— Какъ странно становится, — замѣтила она — когда подумаешь, что здѣсь, въ этой комнатѣ протекла цѣлая жизнь… нѣсколько десятковъ лѣтъ проси дѣла тутъ бабинька!

— У ьасъ комнаты, — проговорилъ Борись: — точно настыли въ томъ видѣ, какъ онѣ были пятьдесятъ лѣтъ назадъ.

Оьъ началъ разсказывать Софьѣ Николаевичѣ исторію каждаго дивана, каждой картины и зеркала.

Въ дѣвичьей они нашли многочисленное общество; тамъ происходили большіе толки по случаю отъѣзда старой барыни.

Всѣ съ любопытствомъ осматривали Софью Николаевну, потомъ толпа двинулась, предводительствуемая опять двумя старухами съ плачущимъ и смѣющимся лицомъ.

Онѣ пожелали получить ручку Софьи Николаевны и начали изъявлять ей свою любовь и радость, что она пожаловала въ добромъ здоровьѣ.

— А вамъ здѣсь, я думаю, холодно? — спросила она нхъ, и получила отвѣтъ что дѣйствительно изъ сѣней страшно дуетъ, и изъ подвала тоже; а въ подвалъ ходъ тутъ же изъ дѣвичьей. Софья Николаевна разспросила ихъ: какое онѣ получали жалованье и содержаніе. Оказалось, что онѣ получали въ годъ по ситцевому платью и деревенскаго холста 20 аршинъ, а на прочее, какъ-то на башмаки и другія вещи, имъ ничего барыня не выдавала.

Борису стыдно стало за бабиньку. Ѳедоръ Петровичъ переписалъ всѣхъ старухъ и всю дворню, и перетолковалъ съ Софьей Николаевной и съ Борисомъ, кому какое назначить содержаніе.

Онъ остался обѣдать. Обѣдали наверху, а послѣ опять начались толки о дѣлахъ. Борисъ передалъ ему деньги, полученныя отъ бабушки, и попросилъ взять къ себѣ вмѣстѣ съ остальными билетами и серіями, которые лежали въ бюро.

— Смотрите, — говорилъ ему Лапинъ, собираясь домой… — я у васъ денежки-то возьму, да и былъ таковъ.

Вечеръ провели къ комнатѣ Софьи Николаевны. Борисъ еще не привыкъ къ мысли, что ему надо будетъ сидѣть внизу, въ спальнѣ отца, и проводить тамъ по цѣлымъ часамъ.

Софья Николаевна разспрашивала все Машу объ урокахъ, о томъ, что она любитъ, играетъ ли она въ куклы, бываетъ ли ей скучно одной.

Маша была чрезвычайно мила, вспоминала разныя подробности изъ грустной жизни большаго дома, говорила больше про своего Борю, чѣмъ про себя… и подъ конецъ объявила, что она — «недурная дѣвочка», и что если ее бабушка и посекала, «такъ совершенно понапрасну, и Богъ ее за это накажетъ.»

Послѣ ужина Маша ушла, сказавъ теткѣ, что она ее совершенно не боится, и чему бы тетка ни стала ее учить, она все вытерпитъ, потому-что: «тетя того заслуживаетъ».

XV.