В путь-дорогу! Том I

Софья Николаевна тоже немножко смутилась.

— Вѣдь вонъ вы какой большой! мнѣ совѣстно будетъ немножко: вы ужъ и такъ меня произвели въ генералы какіе-то.

— Полноте, тетенька, — промолвилъ Борисъ: — и вамъ, и мнѣ легче будетъ.

— Легче-то, разумѣется, легче… Только вы какой быстрый, хотите за разъ сдѣлать. А, впрочемъ, я это все сама люблю: у васъ натура славная.

И она протянула ему руку.

— Только какъ же это будетъ? Вы видите: я вѣдь какая-же тетка вамъ? Я слишкомъ юна для этого; вы мнѣ станете говорить вы, а я вамъ — ты: это опять выйдетъ генеральство.

— Да вѣдь не могу же я вамъ говорить ты, тетенька? — сказалъ смущенный Борисъ.

— А что? неприлично?… Devant les gens, какъ обыкновенно выражаются при людяхъ.

Они оба разсмѣялись.

— Ну, такъ вы вотъ что сдѣлайте: мнѣ очень не нравится этотъ титулъ тетенька, тетушка также нехорошо.

— Да, тетушка еще хуже, — прибавилъ Борисъ.

— Зовите меня какъ Маша.

— Тетя? — сказалъ Борисъ вопросительно, и въ первый разъ посмотрѣлъ на нее во всѣ глаза, а Софья Николаевна, приблизивши свое лицо къ нему, улыбнулась в отвѣтила:

— Да, тетя… это вамъ не нравится?

— Ахъ, очень, очень! — вскричалъ Борисъ и пожалъ ея руку.

— Хорошо… теперь ты…

— Ты, тетенька, — перебилъ ее Борисъ.

— Да не тетенька же, а тетя.

И они опять расхохотались.

Вошла Аннушка съ чаемъ. Они обернулись и притихли.

— Какъ же съ бабушкой-то? — спросила Софья Николаевна.

— Надо пойти проститься, — промолвилъ Борисъ.

— Надо, — повторила она. — Ужъ самолюбіе-то отложимъ въ сторону. Напьемся вотъ чаю и сойдемъ внизъ.

Они начали пить чай и очень ласково поглядывали другъ на друга.

Борисъ чувствовалъ уже полную свободу въ обращеніи съ теткой, но сердце билось неровно и краска не сходила съ лица.

Оба они были такъ молоды и хороши, что посторонній принялъ бы ихъ за жениха съ невѣстой.

XIII.

Пелагея Сергѣевна съ ранняго утра возилась въ диванной.

Фицка, то и дѣло, перебѣгала изъ чайной въ диванную, изъ диванной въ дѣвичью и наверхъ въ чуланъ, въ каморки, укладывала и доставала разныя разности изъ сундуковъ.

Бабинька приказала, чтобы лошади были готовы къ одиннадцати часамъ. Она брала съ собой, кромѣ Фицки, старуху Ульяну и дворецкаго Степана. Долго разбирала она свои бумаги, счеты и деньги, бормотала себѣ подъ носъ и часто вставала съ мѣста.

Амалія Христофоровна совсѣмъ и не показывалась на глаза Борису и ни разу не заглянула въ комнату Маши.

Она не желала выдерживать характеръ и, прежде всего, выпросила у бабиньки позволеніе отправиться съ ней въ деревню, на что Пелагея Сергѣевна охотно согласилась. Въ послѣдніе дни своего паденія, бабинька привыкла къ наперсничеству нѣмки. Наконецъ старость брала свое; Пелагея Сергѣевна боялась остаться совершенно одна.

Амалія Христофоровна укладывала свое добро и думала о томъ, что будетъ платить ей Пелагея Сергѣевна въ деревнѣ.

Фицка только-что отправила наверхъ чай, какъ побѣжала опять въ диванную.

— Фицка, — крикнула ей бабинька, отнимая голову отъ бумагъ, который она разбирала — позови Бориса Николаича.

— Слушаю-съ, — отвѣчала Фицка, и пустилась на рысяхъ наверхъ.

Пелагея Сергѣевна, при всемъ своемъ озлобленіи, начала принизить серьезный и умѣренный тонъ, говоря о внукѣ и звала его: «Борисъ Николаичъ».

Фицка вдругъ появилась въ дверяхъ Борисовой комнаты, точно выросла изъ земли, такъ что и Борисъ и Софья Николаевна невольно вздрогнули.

— Что тебѣ? — спросилъ Борисъ.

— Бабинька васъ просятъ-съ, — прошепелявила Фицка и скрылась.

Борисъ всталъ и вопросительно посмотрѣлъ на тетку.

Она тоже взглянула на него.

— Зоветъ тебя, — проговорила Софья Николаевна.

— Не понимаю я ее, тетя, — сказалъ онъ.

— Иди, это прекрасно.

— Ахъ, тетя, вы не знаете, всѣ сцены съ ней такъ тяжелы.

Онъ вспомнилъ тутъ про вчерашній разговоръ.

Софья Николаевна точно угадала его мысль.

— Ты не боишься-ли, что она опять примется бранить меня?… Ничего, вѣдь сегодня — послѣдній день. Надо же ей высказать, что накипѣло на сердцѣ.

— Да что же могло у ней накипѣть? Вѣдь это все выдумано, все одна злость! — сказалъ порывисто Борисъ.

— Злостью нельзя же все объяснять; она вѣдь тоже прожила цѣлый вѣкъ; вся натура, всѣ ея мысли и убѣжденія сложились. Мы въ шестьдесятъ-то лѣтъ, пожалуй, не лучше будемъ.

Борисъ махнулъ нетерпѣливо рукой.

— Да, да, нечего рукой махать, — продолжала Софья Николаевна. — Если у насъ не достанетъ снисхожденія, такъ, значить, въ насъ гораздо больше эгоизма, чѣмъ в бабушкѣ. Однако, ступай-ка къ ней, съ Богомъ.

Она взяла его за руку и подвела къ двери.

Борисъ, уходя, улыбнулся и сказалъ съ наивной миной:

— Разругаетъ.

— Ничего, — отвѣчала Софья Николаевна — я буду тебя ждать.

Она вышла на площадку и смотрѣла, какъ онъ сходилъ по лѣстницѣ внизъ.

Борисъ глядѣлъ все на верхъ и видѣлъ, что къ Софьѣ Николаевнѣ подбѣжала Маша.

— Уѣзжаетъ, — говорила она — и Амалія Христофоровна…

Дальше онъ уже не слыхалъ и прошелъ по корридору.

Бабинька приняла его, сидя за портфелемъ.

Борисъ первый не начиналъ говорить. Онъ остановился передъ Пелагеей Сергѣевной, въ очень скромной позѣ.