— Борисъ Николаичъ, — начала бабинька: — я черезъ два часа ѣду; ужъ больше мы, можетъ быть, и не увидимся.
— Отчего-же, бабушка? — промолвилъ Борисъ.
— Ко мнѣ въ гости не пожалуете; да не о томъ я хочу и говорить съ вами: совѣтовъ больше давать не буду… Пускай мои слова на вѣтеръ пойдутъ, это ваше дѣло, вы — большой человѣкъ теперь, помѣщикъ, хозяинъ… Такъ я должна вамъ домъ этотъ сдать, съ рукъ на руки… вѣдь я хозяйствомъ завѣдывала.
— Да зачѣмъ же счеты?…
— Какъ какіе счеты? Что же я, ваши деньги, что-ли, украду? Мнѣ слѣдовало бы опекуну вашему счеты всѣ представить да попечительницѣ; такъ ужъ увольте меня отъ этого. Вы не маленькій, вы имъ послѣ скажете, что я васъ не обсчитала.
Кислая улыбка искривила ротъ Пелагеи Сергѣевны. Она говорила съ жесткимъ спокойствіемъ, точно отчеканивая каждое слово.
Борисъ стоялъ, наклонивъ голову. Видно было, что онъ рѣшился выслушать все, что только ни будетъ говорить бабинька, спокойно, ничѣмъ не возмущаясь.
— Да-съ, Борисъ Николаичъ, — продолжала старуха — вы сами хозяинъ. Вотъ извольте взглянуть, — она указала на книги: — тутъ счеты по дому за нынѣшній годъ. Съ имѣнія деньги я получала, вы это знаете. У отца вашего не было расхожихъ денегъ. У меня осталось отъ нынѣшняго года четыре тысячи слишкомъ — вотъ онѣ.
Старуха развернула пачку и начала считать ассигнаціи. Послѣ того, она еще раскрыла свои книги и счеты и заставила Бориса все это повѣрить.
— Это еще не все, — сказала она, вручая ему пачку: —у меня отъ прежнихъ годовъ оставались деньги — вотъ онѣ, здѣсь. — Она взяла съ дивана зелененькій ящикъ, со стальной отдѣлкой.
— Бабушка, — проговорилъ Борисъ — вѣдь эти деньги ваши, какъ же ихъ учесть? имѣніе не было раздѣлено.
— Я чужихъ денегъ не хочу-съ, — прервала его рѣзко старуха. — Какой я доходъ получала съ моего имѣнья, тотъ мои, а деньги на расходъ по дому шли изъ Николинькина имѣнья. ужъ позвольте мнѣ это знать…
Она отперла зелененькій ящикъ и вынула оттуда большую пачку ассигнацій и серій.
— Вотъ тутъ, — продолжала она: — на ассигнаціи двадцать тысячъ; можете ихъ взять… пересчитайте… за нѣсколько лѣтъ тутъ остатокъ.
Считаніе денегъ продолжалось довольно-долго. Бабинька каждую бумажку пересматривала и передавала Борису.
Когда это кончилось, она закрыла книги и встала.
— Ну-съ, Борисъ Николаичъ, — сказала она: — что въ домѣ остается, — все ваше. Я съ собой беру только свои вещи. Вотъ вамъ ключи отъ чулана и погреба. Серебру счетъ вотъ тутъ, у меня. Мнѣ въ деревню ненужно этого.
— Но какъ же вы соберетесь въ одинъ день, бабушка? — спросилъ Борисъ.
— Такъ и соберусь: сяду въ карету, да и поѣду.
— Вѣдь зимой въ Андроповой домъ холоденъ будетъ.
— Ужъ объ этомъ не безпокойтесь, — отвѣтила ѣдко старуха и движеніемъ показала, что Борисъ могъ удалиться.
— Вы и кушать не будете? — спросилъ Борисъ.
— Нѣтъ, я къ вечеру туда. Ну, прощайте, Борисъ Николаичъ, живите и веселитесь. Вы теперь на свободѣ, можете заняться воспитаніемъ сестрицы вашей… Амалія Христофоровна будетъ со мной. Да теперь зачѣмъ ей гувернантка?
Старуха, при этомъ, такъ сжала губы и такъ повела всѣмъ своимъ тѣломъ, что Борисъ покраснѣлъ.
— Мы придемъ проститься съ вами, — проговорилъ онъ.
— Кто проститься? — переспросила старуха.
— Я и Маша, — отвѣтилъ Борисъ.
— Какъ вамъ угодно, только ужъ не взыщите съ меня: тетушки вашей я видѣть не желаю, вы это можете передать ей, а то я съ задняго крыльца уѣду. Возьмите же съ собой деньги и счеты всѣ… можете такъ, со всѣмъ портфелемъ, мнѣ его не нужно, и ящичекъ вотъ этотъ.
Борисъ взялъ портфель, книги и ящичекъ, и повернулъ къ двери.
— Да вотъ еще что: старухи у меня тутъ остаются да двѣ дѣвчонки: ужъ вы покормите ихъ, я за ними подводу пришлю.
— Помилуйте, бабушка, — проговорилъ Борисъ и, смущенный, вышелъ. — Ему было не то стыдно, не то досадно.
Онъ зашелъ къ себѣ въ спальню, спряталъ все въ бюро и взбѣжалъ наверхъ.
Не хотѣлось Борису представить въ подробностяхъ всю сцену съ бабушкой; но отъ Софьи Николаевны онъ не могъ ничего скрыть.
— Такъ она не желаетъ прощаться со мной? — спросила Софья Николаевна съ грустной, но добродушной улыбкой. — Ну, что жъ дѣлать! Въ этомъ она свободна… п, знаешь что, Борисъ? — прибавила она: — поведеніе бабушки мнѣ очень нравится. Оно меня нисколько не возмущаетъ въ настоящую минуту.
Борисъ видѣлъ, что лицо тети было ясно, и впечатлѣніе сцены съ бабушкой смягчилось. Простота и прямота Софьи Николаевны упрощали и его самого.
Въ 11 часовъ карета была заложена шестерикомъ. Поднялась суетня въ дѣвичьей. Дворня вся высыпала въ залу.
Борисъ сошелъ внизъ съ Машей. Пелагея Сергѣевна простилась съ ними холодно. Амалія Христофоровна имѣла угнетенный видъ и желала даже прослезиться, цѣлуя Машу.
Въ дворнѣ было какое-то недоумѣніе, точно готовились всѣ къ чему-торжественному. Бабинька зашла въ спальню, оглянула ее, перекрестилась и, нп съ кѣмъ больше не прощаясь, отправилась на крыльцо и сѣла въ карету.
Маша стояла на колѣняхъ, на стулѣ и смотрѣла въ окно.