В путь-дорогу! Том I

— Знаю, что не очень веселое, да вѣдь дѣло-то ужь сдѣлано: она должна же это понять. Вотъ женщины, — всегда женщинами и останутся; силы нѣтъ, достоинства. Ну что-жь, не хочетъ здѣсь жить, бѣжать хочетъ? вѣдь удержать насильно нельзя; квартиру ей, что ли, подыскать, или въ. деревню… ну, да это ужъ ея дѣло. Право, къ ней и не подступишься.

Добрый Ѳедоръ Петровичъ говорилъ все это съ озабоченнымъ видомъ. Онъ совсѣмъ не сердился на старуху; онъ жалѣлъ ее и не могъ придумать, какъ бы все помягче да получше уладить, такъ, чтобъ никто не страдалъ и не было бы тяжелыхъ, безполезныхъ столкновеній.

— О дворовыхъ-то мы ужъ съ вами ужо перетолкуемъ, — сказалъ онъ Борису — надо ихъ собрать, объявить вольную, кому сказано, и награды раздать. Мнѣ пора и обѣдать, мой часъ ужъ прошелъ, — прибавилъ онъ съ улыбкой. — Вы завтра въ классы-то еще не ѣздите.

— Нѣтъ, я не поѣду.

— Распорядитесь на счетъ комнаты. Нянюшкѣ своей скажите, чтобъ у васъ тамъ, наверху, прибрали. Если что нужно будетъ, пришлите за мной пораньше… да я непремѣнно буду часу въ седьмомъ.

Борисъ проводилъ Ѳедора Петровича до передней и долго ходилъ по залѣ.

Сцена у бабиньки очень подавила его, ему жалко было старуху и досадно за нее.

«Зачѣмъ она не выдержала характера?» скрашивалъ онъ себя. «Къ чему эта безцѣльная выходка въ такой день, когда нужно было поддержать свое достоинство?»

Но Борисъ чувствовалъ, сколько бабинька пережила ѣдкаго при чтеніи завѣщанія. Онъ чуть не упрекнулъ покойнаго отца за этотъ рѣзкій переходъ, котораго онъ самъ такъ горячо желалъ. Выгнать изъ дола старуху, отнять всякое вліяніе и власть, и все это за одинъ разъ, все это какъ посмертная воля сына, сына вѣчио-нокорнаго, безмолвнаго, придавленнаго…

— Страшное наказаніе, — повторядъ Борисъ: — сильнѣе и болѣзненнѣе никто бы не выдумалъ, даже личный врагъ Пелагеи Сергѣевны… Но могу ли я винить отца? Не сама ли она все приготовила? И чего она, въ самомъ дѣлѣ, лишена? власти, — и только; а что ей до насъ? Если въ ней и живетъ къ намъ какое-нибудь чувство, много она не станетъ плакать: она всегда жила одна; блазкіе люди были для нея нужны только для того, чтобъ теребить ихъ!»

Такъ-то рассуждалъ Борисъ, забывъ, что ему нужно начать распоряжаться по дому. Вся дворня была въ ожиданіи. Всѣ знали, что завѣщаніе читалось, что кто-то на волю отпущенъ, что, вѣрно, многихъ и по оброку разгонятъ. Какіе-то порядки будутъ? передумывали челядинцы, — какъ поведетъ себя молодой баринъ?

Про то, что Пелагея Сергѣевна въ домѣ жить не останется, — было также извѣстно. Эта новость произвела необычайное волненіе въ дѣвичьей. Старухи, женщины, дѣвки и дѣвчонки, населявшія эту хоромину, всѣ волновались однимъ вопросомъ: куда ихъ дѣнутъ, куда отправятъ, не разгонятъ ли по бѣлу свѣту?

Нѣсколько женщинъ принадлежали бабинькѣ, были изъ ея приданнаго имѣнья. Эти не такъ волновались: онѣ знали, что если старая барыня изъ дома выѣдетъ, она ихъ съ собой возьметъ; по и имъ предстояла невеселая жизнь: всѣ онѣ привыкли къ городу, къ болтовнѣ, къ компаніи, къ чайку. А въ деревнѣ, не на что уже будетъ промыслить золотничекъ чайку, некому связать потихоньку чулки, некуда снести ихъ на продажу. Приданныхъ старухъ было всего двѣ —три, остальная масса принадлежала барченку.

Борисъ, въ раздумьѣ, ходилъ по залѣ и, повернувъ машинально голову къ двери въ корридоръ, увидѣлъ цѣлую толпу женщинъ, стоящихъ въ дверяхъ. Всѣ онѣ были одѣты въ черныя коленкоровыя платья и бѣлые платки, точно какія монашенки на молитвѣ.

Впереди стояли двѣ старухи: одна, худенькая съ плачущими, опухшими глазами, вся сморщенная; другая, такая же худенькая, но съ кислой улыбкой.

Только-что Борисъ подошелъ къ нимъ, онѣ всѣ бухнулись въ ноги.

— Что вы? — вырвалось у Бориса.

— Батюшка, — захныкали старухи: — мы къ вашей милости: не сдѣлайте насъ несчастными, по гоните вы насъ, дайте…

— Да встаньте, встаньте! — повторялъ молодой баринъ краснѣя. Еще въ первый разъ передъ нимъ становились па колѣни.

— Встаньте жеі прошу васъ. Что вамъ надо?

Всѣ поднялись. Слезливая старуха заговорила первая, голосъ у ней дрожалъ, и она все давилась словами.

— Вы насъ не гоните. Мы бабинькѣ и папенькѣ вашему служили, — заныла она.

— Куда же намъ дѣваться? На что мы теперь годны? — послышалось изъ заднихъ рядовъ.

— Батюшка… — заныла смѣющаяся старуха и подалась впередъ, желая взять у Бориса руку и поцѣловать ее.

Борисъ уклонился и покраснѣлъ.

— О чемъ вы хлопочете? — сказалъ онъ имъ. — Живите себѣ, какъ жили, никто васъ гнать не будетъ.

— Да вѣдь теперь новые порядки пойдутъ, батюшка, — проговорила слезливая старуха.

Борисъ усмѣхнулся.

— Полно, никакихъ новыхъ порядковъ не будетъ. Ступайте и работайте себѣ.

Успокоительный тонъ Бориса подѣйствовалъ на женскую массу; волненіе исчезло съ лицъ.

— Ужъ мы на васъ, какъ на Бога, — заговорила опять слезливая старуха.

— Хорошо, хорошо! — повторялъ Борисъ и сдѣлалъ движеніе рукой, отступая назадъ.

Женщины потянулись въ корридоръ и отправились всей толпой въ дѣвичью.