В путь-дорогу! Том I

Борису стало жаль старуху. Слишкомъ крутъ былъ переходъ отъ прошлаго къ настоящему. Завѣщаніе наносило ея глубокую рану. И тотъ пунктъ его, гдѣ покойный говорилъ дѣтямъ, что они должны уважать бабушку и не дѣлать ей никакихъ непрiятностей, казался горькой насмѣшкой.

II.

Оедоръ Петровичъ взялъ Бориса за руку.

— Ну, Борисъ Николаичъ, — сказалъ онъ ему: — батюшкѣ вашему угодно было сдѣлать меня вашимъ опекуномъ. Тяжеленько, да какъ-нибудь уладимъ все.

— Вотъ бабушка… — вырвалось у Бориса.

— Что дѣлать! — сказалъ Лапинъ, пожавъ плечами — вамъ что-нибудь одно выбирать: или исполнить волю отца вашего, или все отдать въ руки Пелагеи Сергѣевны. Да вѣдь она теперь не смилуется все-равно.

Свидѣтели подошли къ Борису.

— Молодцомъ распорядился вашъ отецъ, — пробасилъ хмурый полковникъ — всегда бы такъ поступалъ.

— Хорошее состояньице получили, — проговорилъ, подмигивая, толстенькій помѣщикъ. — Знаю я вашу Ольховку: кругленькое имѣньице.

— А какъ съ домомъ распорядитесь? — мягко спросилъ бѣлокурый совѣтникъ.

Всѣмъ было очень неловко, и чрезъ нѣсколько минутъ они поспѣшили удалиться.

Борисъ и Ѳедоръ Петровичъ остались вдвоемъ.

— Ѳедоръ Петровичъ, — сказалъ Борисъ, — мнѣ очень трудно будетъ съ бабушкой, такъ вы ужъ меня поддержите, вѣдь нельзя же ей выѣхать сейчасъ же изъ дома.

— Да, любезный другъ, никто ее и не гонитъ. Развѣ батюшка вашъ въ завѣщаніи говоритъ, чтобъ она въ домѣ не смѣла жить?

— Но когда Софья Николаевна пріѣдетъ?

— А ужъ тогда, какъ ей угодно. Разумѣется, не станетъ жить въ этомъ домѣ. — Ѳедоръ Петровичъ пристально посмотрѣлъ на Бориса. — Жалко мнѣ васъ очень, — проговорилъ онъ — положеніе ваше такое чудное, да вѣдь тяжелѣе-то ужъ не будетъ, и то сказать.

Въ дверяхъ показалась Фицка.

— Барыня васъ къ себѣ просятъ-съ, — доложила она.

— Кого? — спросилъ Борисъ.

— Васъ, баринъ, и вотъ ихъ-съ, — Финка указала рукой на Ѳедора Петровича.

— Пойдемте, — сказалъ Лапинъ — надо ее хоть немножко успокоить, — прибавилъ онъ, точно про-себя. Онъ доложилъ завѣщанье л билеты въ бюро, заперъ и проговорилъ:

— Ключъ-то я съ собой возьму; а отъ комнаты — вы у себя держите.

Они нашли Пелагею Сергѣвну на диванѣ; она сидѣла, заложивъ руки за спину, въ очень странной позѣ.

— Вы опекунъ моихъ внуковъ, — начала она, обратившись къ Ѳедору Петровичу. — Я вамъ объявляю, что отказываюсь отъ седьмой части, не хочу, чтобъ мнѣ подачку подавали. Мнѣ ничего не нужно, я не нищенка, не стану христарадничать.

— Помилуйте, Пелагея Сергѣвна, — заговорилъ довольно мягкимъ тономъ Лапинъ: — ни сынъ вашъ, ни внуки никогда и не думали лишать васъ собственности.

— Я не хочу! — вскричала бабинька — слышите, я не хочу, и вы меня не заставите милостыню просить! Довольно ужъ наругались надо мной!

— Въ такомъ случаѣ, сударыня, поступайте, какъ вамъ будетъ угодно. Если вы отказываетесь отъ части, слѣдующей вамъ по закону, составьте актъ въ пользу вашихъ внуковъ, или кого вы найдете достойными.

— Вотъ! — закричала Пелагея Сергѣевна. — Вы рады— вамъ сейчасъ бумаги строчить, завѣщанія составлять, каверзы дѣлать! Никакого акта я составлять не хочу, а убѣгу я вотъ изъ этого вертепа, да! Съ меня здѣсь рады послѣднее платьишко стащить! Порадуйтесь, на меня глядя. Мнѣ въ шестьдесятъ-то пять лѣтъ надо на колѣни вотъ передъ нпмъ становиться, чтобъ онъ меня на улицу не выгналъ!

Пелагея Сергѣевна вся заколыхалась; въ голосѣ ея была слышна смѣсь желчи, слезъ и крика.

Ѳедоръ Петровичъ uepeглянулся съ Борисомъ. Его озадачила тирада бабиньки.

— Вы вѣдь все законно устроили! — закричала опять старуха — ну, и прекрасно. Устроивайте, подведите законы такъ, чтобъ меня въ желтый домъ засадить и мое имѣнье у меня все отнять.

— Бабушка, — проговорилъ Борисъ — успокоитесь.

Старуха вскочила съ мѣста.

— Молчи! — вскрикнула она. — Какая въ тебѣ кровь-то течетъ? уродился весь въ матушку!..

— Сударыня, — прервалъ громко Ѳедоръ Петровичъ: — вамъ угодно приказать мнѣ что-нибудь? — а то, вы меня извините, я долженъ ѣхать.

— Поѣзжайте, поѣзжайте! — повторяла Пелагея Сергѣевна. — Мнѣ васъ не надо, и никого мнѣ не надо. Живите вы тутъ, умрите, — я уѣду; я дня здѣсь не останусь. Что жъ мнѣ у новой-то хозяйки, у выписной-то барыни, въ холопкахъ, что ли, быть? Наверху Степанидкину конуру занимать? На что я вамъ нужна? Родной сынъ въ грязь втопталъ!..

Въ словахъ и возгласахъ старухи было что-то раздирательно-жолчное.

Она прошлась по комнатѣ и скрылась за перегородку, захлопнувъ за собой дверь.

Ѳедоръ Петровичъ переглянулся съ Борисомъ, махнулъ рукой и тихо проговорилъ:

— Пойдемте. Чего же больше ждать?

Борисъ пошелъ за нимъ слѣдомъ и молчалъ до самой залы, гдѣ они остановились.

Пелагея Сергѣевна лежала на кровати и плакала.

III.

— Что же это такое, батюшка? — спросилъ Ѳедоръ Петровичъ Бориса. — Бабушка-то наша совсѣмъ, видно, помутилась. Зачѣмъ oua насъ къ себѣ требовала, скажите вы мнѣ на милость?

— Да вы видите, Ѳедоръ Петровичъ, она такъ раздражена, вы ужъ не взыщите съ нея, вѣдь и ея-то положеніе…