В путь-дорогу! Том I

— Что пойдетъ? — наивно проговорилъ ребенокъ

— Лучше жить будетъ.

— А папа долго проживетъ?

Борисъ промолчалъ.

— Ты что же молчишь, Боря? Видно, онъ скоро умретъ, — сказала дѣвочка, покачавъ головой.

Борисъ былъ въ волненіи. Онъ прошелся по комнатѣ и, глядя на сестру, призадумался. Какія надежды волновали его? Чѣмъ онъ могъ утѣшить этого ребенка?

— Маша, — проговорилъ онъ тихо…

— Что, Боря?

— А если папа, въ-самомъ-дѣлѣ, умретъ, — куда мы уйдемъ отъ бабушки?

— Не знаю, Боря. Я съ тобой… — отвѣтила дѣвочка и взглянула на брата.

— Да, Мaшeнььa… — проговорилъ Борисъ, взявъ сестру за руку… Онъ сѣлъ на диванъ, а ее посадилъ къ себѣ на колѣни… — Ты со мной, и уходить намъ не нужно; тебя бабушкѣ не отдадутъ.

— Боря, толстая все стращаетъ, что меня въ институтъ отправятъ. И зачѣмъ это она мнѣ каждый день твердитъ: «Погодите, присмирѣете вы, какъ на васъ казенное платье надѣнутъ да по звонку будутъ съ постели подымать…» А знаешь, Боря, мнѣ хочется куда-нибудь.

— И меня не жалко? — спросилъ Борисъ.

Дѣвочка зарумянилась и обняла брата.

— Ахъ, Боря! жалко; да вѣдь тебѣ изъ-за аеня все достается. Ни одного денька нѣтъ, чтобъ у насъ въ домѣ весело было.

Ребенокъ сказалъ это со слезами въ глазахъ.

— Тебя увезутъ тогда только, — проговорилъ Борисъ: — когда ни папы, ни меня на свѣтѣ не будетъ. Развѣ тебѣ хочется, чтобъ я умеръ?

— Ахъ, нѣтъ, что ты, что ты, Боря! — закричала дѣвочка и заплакала.

Борисъ не утѣшалъ ее, не удерживалъ ея слезъ.

Эти слезы были такъ хороши, что на нихъ можно было только любоваться.

— Нѣтъ, Боря, — заговорила дѣвочка, закладывая за уши свои прекрасные локоны, — не хочу я никуда; какъ меня ни брани, хоть наказывай каждый день, а я безъ тебя жить не могу. Ну, пока маленькая — потерплю; а какъ выросту, тогда ужъ толстой не будетъ, бабушка умретъ; а если и жить будетъ, такъ вѣдь-я ужь сдѣлаюсь большой. Вотъ тогда-то мы съ тобой заживемъ! — проговорила дѣвочка и лицомъ посвѣтлѣла.

Борисъ любовался своей сестренкой: выраженіемъ ея глазъ, тономъ ея простодушной рѣчи, ея дѣтскимъ говоромъ.

Она смягчила для него впечатлѣнія дня, отъ которыхъ на сердпѣ было такъ жутко.

— Маша, сходимъ внизъ, — сказалъ Борисъ, опуская ее съ колѣнъ: — посмотримъ, спитъ ли папа. Онъ велѣлъ тебя привести, да и заснулъ сейчасъ же.

— Пойдемъ, Борисъ, пойдемъ.

Они тихонько спустились съ лѣстницы и, отворивъ дверь въ бильярдную, стали приближаться на цыпочкахъ къ двери въ спальню. Она была на половину отворена.

— Войдемъ, Маша, — проговорилъ Борисъ: — къ папѣ можно.

Больной засыпалъ вторично, но, увидавъ дѣтей, приподнялъ голову и подозвалъ ихъ.

Маша бросилась цѣловать его.

— Тебѣ, папа, получше сегодня?

— Да, Маша, — освѣтилъ больной слабымъ голосомъ: — получше, голубушка моя.

— Я хотѣла придти къ тебѣ пораньше проститься, да думала что нельзя.

— Боря, — проговорилъ больной, указывая на дочь; — какая она у насъ славная дѣвочка! — И онъ взглянулъ на Бориса такъ, что онъ понялъ все въ этомъ взглядѣ.

— Ты, Маша, слушайся брата, во всемъ, что онъ скажетъ… того и я желаю.

Больной опустилъ голову и прошепталъ:

— Ну, прощайте, дѣти…

Маша поцѣловала его руку и взглянула на брата.

— Слышишь, Боря, — прошепталъ еще больной… — завтра не забудь…

Борисъ нацѣловалъ отца въ плечо и проговорилъ:

— Все будетъ исполнено, папенька.

Онъ тихо вышелъ съ сестрой изъ спальни и проводилъ ее до ея комнаты.

— Ну, пора спать, Машенька; завтра папѣ будетъ еще лучше.

Маша поднялась и, цѣлуя Бориса, перекрестила его своей ручкой,

— Прощай, Боря… Толстая у бабушки долго просидитъ.

— Прощай, голубчикъ.

XXIV.

Мироновна, по обыкновенію, спала за перегородкой… Она всегда просыпалась около одиннадцати часовъ.

Разговоръ между Борисомъ и Машей не разбудилъ ее. Она показалась въ дверяхъ только въ ту минуту, какъ Борисъ подошелъ къ столу и вынулъ изъ боковаго кармана пакетъ съ завѣщаніемъ.

— Ну, что, долговязый? — проговорила она. — Что папенька-то?

Борисъ подошелъ къ старушкѣ.

— Мироновна, — сказалъ онъ весело: — ты знаешь ли что? Теперь бабушка-то ужъ не станетъ такъ мучить папеньку.

— А что? — спросила Мироновна довольно спокойно.

— Онъ не хочетъ дѣлать все по ея приказу.

— Не выдержитъ, — проговорила значительно старушка.

— Выдержитъ; видишь вотъ, — сказалъ онъ, указывая на пакетъ — тутъ вотъ, въ этой бумагѣ папенька распорядился, какъ ей хотѣлось; а теперь онъ велѣлъ сжечь это завѣщаніе.

Старушка, въ недоумѣніи, посмотрѣла на Бориса.

— Больно ты ужъ уменъ, — сказала она: —а ужь бабиньку не перехитрить тебѣ. Папенька твой весь свой вѣкъ прожилъ какъ малый ребенокъ; а останетесь вы круглыми сиротами — на Бога только надѣяться, а больше ужь не на кого.

Борисъ сознавалъ, что няня говорить правду. Его надежда- отуманилась… Ничего нельзя было возразить старушкѣ. Онъ утѣшился только тѣмъ, что Мироновна никогда ничѣмъ не увлекалась, вѣрила всегда нослѣдняя.

— А ты, вотъ, спать ложись, — проговорила старушка. — Читать еще, поди, будёшь…

Борису все еще хотѣлось увѣрить свою няню, что будетъ лучше.