В путь-дорогу! Том I

— Слышишь, Боря, — шепталъ больной: — завтра письмо напишемъ, я продиктую; а то умру и ничего не будетъ! Господи!

И слезы потекли изъ слабыхъ, потухавшихъ глазъ страдальца.

— Не пускай никого; не хочу никого видѣть, запри меня, — слышишь, — Машу приведи… и сожги, разорви ты это, — и онъ указалъ на пакетъ, который Борисъ положилъ на кресло.

— Кому вы хотите писать, папенька? — спросилъ Борисъ?

— Увидишь, Боря… Мы ей напишемъ.

— Ей?… — вырвалось у Бориса.

— Да, да, — повторилъ больной и впалъ въ забытье.

Сынъ простоялъ минуты двѣ у кровати. Онъ не могъ прояснить своихъ впечатлѣній. Съ какимъ-то страннымъ, совершенно новымъ для него чувствомъ взялъ онъ пакетъ съ кресла и посмотрѣлъ на бюро.

Онъ чѣмъ-то былъ утѣшенъ, но на днѣ души было страданіе, свѣжая боль. И страшно ему стало глядѣть на умиравшаго отца. Онъ быстро вышелъ.

XXII.

Выходя изъ кабинета, Борисъ спряталъ пакетъ въ боковой карманъ.

— Яковъ! — сказалъ онъ камердинеру: — никого не пускай къ папенькѣ: онъ започивалъ.

— Слушаю-съ, — процѣдилъ Яковъ.

Пробило половина десятаго,

Въ корридорѣ, у лѣстницы, стояла наперсница ба-бинькп, и какъ только завидѣла Бориса, подбѣжала къ нему.

— Балинъ миленькій, — прошенелявила она: — бабинька васъ къ себѣ просятъ.

Первая мысль Бориса было — отказаться. Ему противно было смотрѣть на старуху, особенно теперь, послѣ разговора съ отцомъ. Это движеніе смѣнилось другимъ. Онъ устыдился своей слабости и, вмѣсто отвѣта наперсницѣ, отправился по корридору въ диванную.

Бабинька его встрѣтпла у самыхъ дверей…

— О чемъ ты говорилъ съ отцомъ? — начала она прямо вопросомъ.

— Какъ о чемъ-съ? — спросилъ въ свою очередь Борисъ.

— Да, о чемъ? Ты думаешь, я не знаю? все знаю: вы думаете оттереть меня отъ отца; ну, а онъ умретъ, кто же съ вами останется? Вы, вѣдь, дѣти: домъ и имѣнье есть; кто имъ будетъ управлять!

— Позвольте, бабушка, — отвѣтилъ Борисъ: — я не знаю, зачѣмъ вы заговорили объ этомъ. Что бы ни было по смерти папеньки, ни вы, ни я измѣнить этого не можемъ. У васъ какія-то подозрѣнія; я и ихъ не понимаю. Вамъ, вѣдь, извѣстны всѣ желанія папеньки?…

— Не финти ты со мной! — закричала вдругъ старуха: — скверный ты мальчишка! Вижу я, что ты тамъ творишь, что ты отцу въ ухо напѣваешь! Ты хочешь меня перехитрить, такъ это ты врешь, не доросъ еще.

Бабинька заколыхалась.

Бориса взорвало.

— Я не думаю хитрить, — сказалъ онъ громко: — А если за отца заступаться, такъ всегда заступлюсь и не стану прятаться отъ васъ. Чего вамъ отъ меня нужно… Неужели вы не видите, что я васъ ненавижу… Если бы у васъ была хоть капля доброты въ сердцѣ, вы не мучили бы отца каждый день!… Онъ весь свой вѣкъ слушался васъ, — всю жизнь вы его точили, этого вамъ мало: вы и передъ смертью хотите тиранить.

— А, такъ это ты его науськалъ? — вскричала старуха, совсѣмъ ужъ разсвирѣпѣвъ: — нѣтъ, не уйдешь отъ меня. Я буду глава и не дамъ тебѣ командовать, — ты знай это, скверный мальчишка, что отецъ сдѣлаетъ не по-твоему, а по-моему.

Борисъ хотѣлъ показать старухѣ пакетъ; но удержался.

— Такъ изъ-за чего же вы бѣснуетесь, бабушка? — прервалъ онъ: — Вы глава, вы будете командовать, вы только дожидаетесь смерти отца!… Такъ, вѣдь, вы и теперь команндуте… Я одинъ только васъ не слушаю, и никогда не буду слушать!

— Чтожь ты, убѣжишь, что-ли, изъ дому, и Машку твою уведешь? — вскричала бабушка, размахнувъ руками.

Бориса ущемило за сердце. Онъ почувствовалъ вдругъ, что положеніе Маши все-таки тяжело… Отецъ бредилъ: кому, кромѣ бабиньки, оставитъ онъ дочь?… Больно, страшно стало Борису; онъ готовъ былъ просить старуху за свою Машу.

Но это была одна минута. Онъ выпрямился и съ прежнимъ гордымъ чувствомъ взглянулъ на старуху.

— Не боюсь я васъ! — вырвалось у него: — и нечего мнѣ васъ бояться. Пока я живъ буду — вамъ не удастся тиранить сестру. Вы сами чувствуете, что въ васъ уже нѣтъ силы. Да, бабушка, васъ злость разбираетъ, а вы ничего не можете сдѣлать.

Старуха совершенно разъярилась и кинулась было на Бориса.

— Разбойникъ! — кричала она: — ты смѣешь меня ругать! Батюшки! — Бабиньку всю покоробило. — Да послѣ того ты у меня мѣста не найдешь, я тебя живаго въ гробъ уложу!

Старуха такъ взбѣсилась, что сама не знала, что говоритъ.

Борисъ расхохотался.

— Воды напейтесь, бабушка, — сказалъ онъ, и вышелъ въ корридоръ. — Кто тутъ есть? — крикнулъ онъ въ дѣвичью: — бабушка зоветъ; стаканъ воды ей!

«Кончено ея царство!!» — проговорилъ онъ, и онъ все-таки невольно вздохнулъ. Онъ выходилъ побѣдителемъ, но ему не было отъ того легче: — впереди предстояло, можетъ быть, еще больше борьбы и страданья.

Борисъ наткнулся въ корридорѣ на нѣмку и сказалъ ей:

— Бабушка васъ ждетъ, успокойте ее, пожалуйста.

Та хищно взглянула на него.

XXIII.

— Голубчикъ мой, Машенька, — говорилъ Борисъ, цѣлуя сестру, у себя въ комнатѣ, — отчего ты за меня такъ боялась? Ты думала, бабушка меня заѣстъ?

— Да, Боря, я ужъ не знала что думать. Ты ушелъ и все внизу былъ. Я боялась, что папа на тебя разсердится.

— Нѣтъ, папа ничего. Ты видишь, какъ я веселъ. Папа нынче мнѣ много хорошихъ вещей сказалъ: теперь другое пойдетъ…