В путь-дорогу! Том I

— Да и на это трудно отвѣтить. Одно я скажу, что мнѣ эти дни почему-то его жалко. Еслибъ къ нему можно было легко подходить, я бы подошелъ. — Помолчавъ, онъ проговорилъ: — Вы его, конечно, лучше насъ узнали; отъ васъ онъ врядъ-ли что скрываетъ.

Софья Николаевна промолчала.

— Онъ странный, — выговорила она, наконецъ, не двигаясь съ мѣста.

Шумно вбѣжала въ эту минуту Маша.

— Пойдемте чай пить, — крикнула она. — Что вы тутъ стоите? А Боря гдѣ?

Она огорчилась, когда ей сказали, что Боря уѣхалъ въ гости. Въ диванной она разлила чай, но мало болтала. Абласовъ посидѣлъ съ полчаса, и распрощался. Софья Николаевна его не удерживала.

— Не почитать-ли чего? — спросила ее Маша, когда онѣ остались однѣ. —Мнѣ хочется вамъ вслухъ по-французски почитать.

— Почитай, мой ангелъ, — проговорила разсѣянно Софья Николаевна, и взяла со стола работу.

Тихо, медленно читала Маша какую-то дѣтскую исторію. Она не глядѣла на тетку. Софья Николаевна сперва поработала, а тамъ откинулась на спинку дивана и закрыла лицо руками, точно желая смягчить жаръ своего лица. Въ комнатѣ было темно, и каждое слово Маши звонко раздавалось, какъ отчеканенное. Прошло часа полтора, она дочла до конца свою исторію, подняла голову и увидала, что Софья Николаевна смотритъ въ уголъ и точно плачетъ.

— Тетя, — проговорила она: — я кончила.

— А, — отозвалась Софья Николаевна.

— Бори-то все нѣтъ.

— Нѣтъ, — отвѣтила Софья Николаевна и вздохнула.

Прошла еще пауза.

XXXIV.

— Что вы тутъ дѣлаете? — раздался вдругъ голосъ Бориса.

Софья Николаевна встрепенулась. Маша вскочила съ дивана.

— Боря! Боря!… — закричала oнa и бросилась его цѣловать.

Софья Николаевна смотрѣла на Бориса съ любопытствомъ. Онъ сѣлъ подлѣ нея въ кресла и посадилъ къ себѣ Машу. Разсказывалъ онъ, что было у Теляниныхъ, какъ они съ Надей и Горшковымъ играли мендельсоновское тріо… посмѣялся надъ мастодономъ, сказалъ, что Надя все хорошѣетъ, и, помолчавъ, зѣвнулъ.

— Мы ужинать не будемъ, — проговорилъ онъ вставая… — Я нынче немножко усталь; такъ пора и спать… да и тебѣ ужъ пора, Маша, — добавилъ онъ, наклонившись къ сестрѣ…

— Я пойду, — отвѣтила она съ кроткой миной…

— Ну, я тебя провожу… прощайте, тетя.

Софья Николаевна встала.

— Пойдемте всѣ вмѣстѣ, я здѣсь одна не останусь… — промолвила она.

Всѣ трое вышли въ корридоръ. — У лѣстницы Борисъ сталъ съ ними прощаться.

— Проведи меня до моей комнаты… Боря, миленькій, — начала упрашивать Маша, держа его за руку, — ну, не лѣнись… успѣешь уснуть…

Борись сталь подниматься. На верхней площадкѣ онъ еще разъ поцѣловалъ Машу. Она ушла къ себѣ въ комнату. Софья Николаевна стояла противъ него и молчала. Онъ тоже молчалъ, не прощался съ ней, не протягивалъ ей руки… Пролетѣла томительная минута… Онъ сдѣлалъ шагъ назадъ, къ лѣстницѣ.

— Зайди ко мнѣ, —вдругъ сказала она. Въ голосѣ ея не слышно было волненія; но фраза произнесена была торопливо, нетвердо.

И, не дожидаясь отвѣта, она вошла къ себѣ.

Борисъ не сейчасъ двинулся. Съ минуту онъ еще помедлилъ, точно дожидаясь, когда у Софьи Николаевны покажется свѣтъ.

Она стояла посреди комнаты, когда Борись вошелъ туда. Онъ взглянулъ на нее смѣло, такъ смѣло, что она невольно потупилась. Прежней застѣнчивости, краски въ Борисѣ, какъ не бывало. Онъ выжидалъ, что она скажетъ.

Софья Николаевна быстро подошла къ нему и положила ему руку на плечо.

Онъ немножко отшатнулся.

— Борисъ, — начала она скоро, но тихимъ голосомъ… — этакъ нельзя намъ жить… скажи же мнѣ, наконецъ, что съ тобою сдѣлалось?…

И она замолкла. Ее удержало что-то; она точно боялась выговорить одно рѣшительное слово.

Борисъ ничего не отвѣтилъ. Онъ весь вспыхнулъ отъ внезапнаго взрыва внутренней борьбы.

— Что я тебѣ сдѣлала? — начала она опять, почти со слезами: — развѣ я заслуживаю такой скрытности, развѣ ты не можешь придти и сказать мнѣ все, все? Зачѣмъ ты мучишь и себя и меня?…

— Да, — вдругъ прервалъ ее Борисъ, и опустился на диванъ. — Вы правду сказали… намъ нельзя жить вмѣстѣ. Зачѣмъ вы меня спрашиваете, что со мной дѣлается? вы это видите, вы это знаете… Я не могу оставаться въ этомъ домѣ… я задыхаюсь. Вы что думаете, я капризничаю… послѣ того вечера, что я…

И онъ смолкъ. Ему также было трудно сказать рѣшительное слово.

Она сѣла подлѣ него на диванъ.

— Ничего я не думаю… не обвиняю тебя ни въ чемъ… я хочу только знать, отчего ты страдаешь?

— Какъ отчего? — почти вскрикнулъ Борисъ. — Я васъ люблю… я говорилъ вамъ это… Боже мой!…

Онъ всталъ и ушелъ въ другой уголъ.

Она сидѣла на диванѣ, опустивъ голову.

— Ты меня любишь? — промолвила она тихо… — ну, и люби.

— Люби… — повторилъ онъ ѣдкимъ звукомъ… — Люби, говорите вы. — Онъ опять очутился передъ ней. — Но вѣдь я не двухлѣтній, за что же вы меня мучите?…