В путь-дорогу! Том I

И Борисъ, не ожидая отвѣта, отправился еъ Машей въ билльярдную. Софья Николаевна и Абласовъ пошли за ними.

Въ билльярдной у входа стоялъ небольшой столъ съ закусками. Борисъ принялся забивать себѣ за обѣ щеки. Маша смотрѣла на него и смѣялась.

— Тетя, — вскричала она: — вонъ какъ Боря-то проголодался!…

— Поневолѣ проголодаешься, коли тебя съ половины девятаго до половины четвертаго проморятъ, — говорилъ Борисъ, отрѣзывая себѣ огромной кусокъ сыру.

— Что же такое у васъ было? — обратилась къ нему Софья Николаевна.

— Ахъ, тетя, разспросите вонъ Абласова; онъ былъ благороднымъ наблюдателемъ… онъ лучше разскажетъ… — И Борисъ продолжалъ ѣсть.

— Мнѣ его сочиненіе очень нравится, сказалъ Абласовъ — читалъ онъ хорошо… и кромѣ начальства и нашего знаменитаго Виктора Иваныча ему никто не возражалъ.

— А кто это Викторъ Иванычъ? — спросила Софья Николаевна.

— Учитель грамматики, г. Геліодорскій, курьезная личность. Онъ нападалъ на него, а директоръ просто убѣжалъ.

— Когда же ты мнѣ покажешь твое сочиненіе, — проговорила Софья Николаевна, подходя къ Борису… — Ты мне хоть послѣ всѣхъ дай почитать.

— Съ радостью бы, тетенька; да его нѣтъ со мной, — Ергачевъ взялъ.

— Ахъ, какой ты, право. — Софья Николаевна сдѣлала маленькую гримасу.

Сѣли за столъ.

Разговоръ все шелъ о бесѣдѣ. Абласовъ разсказывалъ содержаніе того, что читалъ Борисъ, передавалъ выходки

Іоны Петровича, и дѣлалъ это съ такимъ тихимъ, невозмутимымъ комизмомъ, что Маша весь обѣдъ прохохотала.

Софья Николаевна тоже смѣялаеь, но какимъ-то полусмѣхомъ. По лбу у ней мелькали морщинки. Она, отъ времени до времени, взглядывала на Бориса и говорила мало. Абласовъ это замѣтилъ, и старался самъ больше говорить.

На этотъ разъ онъ занималъ все общество. Борисъ слушалъ его, очень много ѣлъ, изрѣдка вставлялъ свое словцо; но не вдавался ни въ какія подробности о томъ, что было въ гимназіи. Точно будто не про него говорили.

Видно было, что ему не совсѣмъ ловко; но онъ велъ себя какъ проголодавшійся мальчикъ, которому ни до чего дѣла нѣтъ.

Послѣ обѣда посидѣли въ диванной, напились кофе, немножко поговорили, но разговоръ что-то не клеился.

Абласовъ и Маша ушли на верхъ заниматься ариѳметикой, Борисъ пошелъ вслѣдъ за ними. Софья Николаевна, взглянувъ на него, сдѣлала также движеніе, но остановилась.

— Борисъ, — крикнула она.

— Что? — спросилъ онъ отрывисто.

— Ты заниматься?

— Да, тетя.

И онъ вышелъ.

Софья Николаевна опустилась въ кресло и закрыла глаза рукой, съ полчаса сидѣла она въ такомъ положеніи.

Потомъ она встала и нѣсколько разъ прошлась по диванной. Еслибъ въ комнатѣ былъ свѣтъ, можно было бы видѣть, что щеки ея горѣли и на губахъ лежала полунасмѣшливая, полугрустная улыбка. Она машинально взяла со стола книгу, точно собираясь читать въ потемкахъ, подержала ее и бросила опять на столъ. Быстрыми шагами отправилась она наверхъ и легла на кровать…

Въ седьмомъ часу кончился урокъ Маши. Абласовъ сходилъ внизъ, и увидалъ, что въ освѣщенной залѣ кто-то ходитъ. Онъ заглянулъ въ билльярдную. Дверь Борисовой комнаты была затворена.

Въ залѣ онъ столкнулся съ Софьей Николаевной. Это его удивило. Онъ взглянулъ на нее, и хотя она стояла спиной къ лампѣ, но ему показалось, что у ней заплаканные глаза. Онъ, однако, не стѣснился и очень развязно сказалъ ей.

— Вы гуляете, Софья Николаевна?

— Да. Кончили урокъ?

— Кончили-съ… а Боря, должно быть, заснулъ отъ давишнихъ волненій?

— Нѣтъ, онъ уѣхалъ, отвѣтила она тихо.

— Какъ, куда? Ахъ, вспомнилъ.

— Куда же? — спросила въ свою очередь Софья Николаевна.

— Къ Телянинымъ. Тамъ Горшковъ обѣдалъ. Боря его звалъ къ себѣ; да онъ отказался; они и согласились вечеръ провести вмѣстѣ; вѣрно тамъ музыканятъ… — прибавилъ Абласовъ.

Софья Николаевна слегка улыбнулась.

— Походимте немного до чаю, — сказала она.

Абласовъ довольно пристально взглянулъ на нее и промолчалъ. Онъ хотя и смутно, но понималъ, что есть какая-то перемѣна въ тонѣ Софьи Николаевны. Въ Борисѣ онъ тоже замѣтилъ что-то новое. Онъ боялся сдѣлать нескромность, предложить какой-нибудь вопросъ, но не чувствовалъ никакой особенной неловкости.

— Абласовъ! — вдругъ спросила Софья Николаевна. — Борису не можетъ быть никакихъ непріятностей за сесегодняшнюю сцену съ директоромъ?

— Разумѣется, хорошаго нельзя ожидать…. да оно не очень страшно… развѣ поставитъ четыре въ поведеніи, вотъ и не поступишь въ университетъ безъ экзамена.

— Да онъ самъ, кажется, раздражаетъ ихъ.

— Сегодня онъ велъ себя прекрасно.

— Не говорилъ онъ имъ грубостей?

— Грубостей? нѣтъ, никогда… онъ и въ гимназіи такой же, какъ и дома.

— Вы его хорошо знаете, — проговорила она, и остановилась посреди залы.

— Какъ сказать, Софья Николаевна, — и да, и нѣтъ. Онъ вѣдь скрытенъ, но онъ прежде ровнѣе былъ, теперь въ немъ точно внутренняя передѣлка какая-то.

Абласовъ опустилъ голову, говоря это. Софья Николаевна слегка покраснѣла.

— А съ кѣмъ изъ васъ онъ ближе? — спросила она.