Мои одноклассники хором ахнули. Учитель напоминал синеватую скульптуру. Да еще и банкой по голове получил: на лбу потеки синего смешались с чем-то красным. Все совершенно растерялись, а он, отплевываясь от краски, потребовал, наконец, принести ему салфеток. Бросившись к автомату, Матильда вытащила одну-единственную и сунула ее учителю.
– Этого же мало! Еще неси! – взвыл он.
Я не смеялся. Да и с какой стати? Когда на голову тебе падает здоровенная банка краски – это, должно быть, больно и мерзко. Могу себе представить. И, насколько я знаю, если краска попадет в глаза, то зрение от этого, бывает, сильно портится. А если случайно наешься ее, то и печень может отказать. Юаким посмотрел на меня. Уходя за краской, я ни о чем ему не говорил – не хотел врать. И если он спросит, не я ли это сделал, я тотчас признаюсь. Однако когда учитель заорал: «Кто это сделал?» – я промолчал.
Наверное, кто-то видел, как я тащу банку, потому что через десять минут после того, как учитель выскочил из класса и все принялись вполголоса обсуждать случившееся, явилась директриса. Она попросила меня пройти с ней.
Ее первый вопрос – самый трудный: «Почему ты это сделал?» Краска и впрямь попала учителю в глаза, а это может быть опасно. На лбу у него большая рана, одежду придется выкинуть. «Ужасно» – кроме этого слова в голове у меня царила пустота. «Ужасно». Оно похоже на хлопушку, засунутую мне в мозг и готовую вот-вот взорваться.
– Но… Но… Дидрик, о чем ты вообще думал?
А вот на этот вопрос у меня даже ответ есть. Но я с ним не спешу. Думал я о том, что перед уроком учитель всегда лезет в шкаф – за ручкой, тетрадью или какими-нибудь ксерокопиями. Вот я и удивился, что никто прежде не додумался, ведь ремонт-то в школе не вечный. По телевизору, когда кого-то обливают краской, смотреть прикольно. Но в кино люди друг с дружкой творят такое, что повторять вовсе не обязательно. С кино вообще проблема: в нем про жизнь много врут. А я, даже если бы рассказывал анекдоты – хотя я не любитель, – то они наверняка выходили бы скучными.
Директриса сказала, что знает, чем тогда закончился мой разговор с терапевтом. Она попыталась объяснить, почему мне так важно толком поговорить с ним и как это мне поможет. А помощь мне нужна – это я сегодня доказал. Так поступать нельзя, я же это понимаю?
Я спросил, кто нарисовал картинку у нее за спиной – ее сын? Она повернулась, сперва растерявшись, но потом посмотрела на меня и подтвердила – да-да, это ее сын нарисовал.
– Молодец он у вас, – похвалил я.
– Ну да, но он давно это нарисовал, еще совсем маленьким.
– Тогда тем более молодец.
Директриса посмотрела на меня, глубоко вздохнула и повернула голову к окну. Там опять играли в футбол. Кто-нибудь вечно играет в футбол.
– Я… – начала она.
Я наклонился вперед – так кажется, будто слушаешь более внимательно. Директриса запнулась, а уж я-то знаю, каково это, когда слова от тебя убегают.
– Я… ты… – снова начала она, и, чтобы подбодрить ее, я кивнул, – ты меня немного пугаешь.
Глава 14
Мама извинялась. Она очень сожалеет, но сейчас иначе не получится. Ей нужно одиночество. Если мы постоянно будем мозолить глаза, легче не станет. Она надеется, что я все понимаю. Лучше объяснить не может. Ей очень жаль, опять. Так уж оно сложилось.
Прежде она иногда меня обнимала. А я считал себя уже взрослым для всяких обнимашек. Сейчас я в этом уже сомневаюсь.
У меня два вопроса: «Надолго ли?» и «Разве дедушка не очень далеко живет?» На оба мама отвечает: «Не знаю». Думаю, во втором случае такой ответ не годится. Мне хочется спросить, почему мы никогда не ездили к дедушке в гости, а он никогда не сидел ни со мной, ни с Бертиной. Но сегодня, похоже, не время задавать сложные вопросы.
Я подошел к маме поближе, но все же не вплотную. Она трет ладонями ноги, будто хочет что-то отчистить. Повторяет, что так будет лучше. Наконец выходит из гостиной. За проделку с краской она на меня даже не ругалась. Когда мама злится, голос у нее особенно тонкий. И она грозит пальцем, а палец при этом дрожит. Я и не думал, что стану по такому скучать.
Дедушка был уже в пути. Впрочем, возможно, доедет до нас он нескоро. Дедушка считал, что если у тебя есть часы, ты забываешь жить. Тем не менее не прошло и часа, как он стоял на пороге. На этот раз они с мамой вышли в сад, которым Берит так гордится. Вот только вряд ли они там цветами восхищались. К счастью, о чем они говорили, я не слыхал. Потом дедушка вошел в дом и спросил, собрал ли я вещи. Я покачал головой. Дед вызвался помочь, и дело пошло еще медленнее.
Взрослые делятся на две группы: те, кто все знает, и те, кто понимает, что они знают не все. Дед спросил, как работает планшет, но с первого раза не понял и спросил снова, а потом еще раз попросил показать. Поэтому мы совершено забыли положить в сумку носки с футболками.