В преддверии Нулевой Мировой войны

— Правильно! Ужо покажем ворам! — галками загудели иные бояре. Легко им стало. Решили дело по старине. Многих думских волновали мысли, схожие с голицынскими. Только видимое благоволение Петра мастерградцам, и боязнь крутого нрава молодого царя, до поры сдерживала их. Иные сомневались. Великие выгоды предлагали послы города мастеров, но боязно, очень боязно решиться на новое.

Поднялся думный дворянин Обельский, в венгерском кафтане, без бороды. Известен он был латинскими порядками, кои завел в собственном доме да торговлей с иноземными гостями. Поклонился царю, произнес голосом, в котором читалось сожаление:

— И какое войско мы сможем послать на окраины уральские? Путь туда долог, идет по диким местам, где ни городов, ни припасов. Ну полтысячи, ну тысячу воинских людей. Побьют их мастерградцы, а на нас осерчают!

Он оглядел печальным взором притихших думских. Устало махнув рукой, продолжил:

— Не одиножды говорил я вам. Немцы, голландцы, шведы, все страны заводят у себя мануфактуры: железные, полотняные, кожевенные, стекольные, по рекам ставят лесопилки, добрые, как на Кукуе. Одни мы сидим сиднем. А почему? Мастеров своих нет, а иноземцы ехать к нам не хотят… А без них не обойтись. В кои поры появились мастерградцы, согласны помочь, а мы кочевряжимся! А ну вас, приговаривайте, что хотите!

Он тяжко вздохнул и уселся назад.

— Гулящие людишки да воровские казаки сказки о городе сем разносят, народ волнуется! — выкрикнул толстый как перина боярин Стрешнев, громко стукнул посохом о пол. Встретился с бешенным взглядом молодого царя и чуть не сомлел от страха. Очнувшийся Петр лягнул левой ногой, зло спросил:

— Кто еще что сказать хочет? — на раззявленные рты думских глядит зло, рот сжался в тонкую линию. Своеволие Боярской Думы пробудило в нем детские воспоминания о стрелецком бунте.

— Государь, — поднялся с места суровый, широкий лицом князь Троекуров, Иван Борисович, ударил Петру челом. Один из старейших думских бояр считал, что уже в силу собственного возраста разбирается в политике больше, чем царственный юноша.

— Плохо стало на святой Руси! Дети от рук отбиваются, древнего благочестия нет… — проговорил он полным истинной скорби голосом, — Шатание великое в народе!

Долго и витиевато вещал на древнеславянском, тряся ухоженной седой бородой, о том, что византийское благолепие и благочестие, на которых стоит Россия с древних времен, в умалении. Помянул: Москва — третий Рим, а четвертому не бывать! Наконец, закончил тем, что с татями мастерградскими никак нельзя договор о вечном мире заключать, это умаление святой Руси! Бояре, давно заметившие, что такие речи не нравятся царю, помалкивали, Петр молчал, каменея скулами.

— Кто еще желает речь сказать? — от досады Петр из всех сил вцепился пальцами в подлокотники, щеки задрожали, обвел думских шалым взглядом.

В палате повисло долгое, тяжелое молчание. Юный царь недоволен.

— Дозволь мне? — густым басом проговорил Ромодановский. Петр впился в князя взглядом, кивнул согласно. Бояре затихли, настороженно рассматривая страшного главу Разбойного приказа. Слез с лавки, покачал великим чревом. Лицо сумрачно, глаза горят неистовым, с трудом сдерживаемым гневом.

— Не дело говорите, бояре! С одним древним благочестием ныне не проживешь! Соседи мигом как липку разденут! Не то что прадедовские отчины: Киев, Ингрию и Карелию вернуть, последнее отберут! Мастерградцы предлагают великое дело! С их помощью построим на Руси мануфактуры и рудники, как в иных землях. Расцветет земля! Не хотят мастерградцы сами торговать с немцами и ляхами? Ну так сами продадим их товар, отчего государству российскому будет польза изрядная, а купцам и знатным родам выгода. А товар они преизрядный делают… И по войне с турками. Дважды ходили на них и вернулись назад без пользы, но с великим стыдом. Хану казахскому мастерградцы помогли против джунгарцев. Побил он их преизрядно. Помогут и нам с Викторией дело провести. А по тому, что мужики бежать станут, а город принимать их, то лжа! В договоре написано: принимать только вольных охочих мужиков, иных отсылать обратно!

Бояре, окольничьи, дворяне и дьяки думские глухо загудели, прикидывая, чью сторону взять. Если уж Ромодановский, битый жизнью волчара, крепко держащий в руках средневековую помесь МВД с госбезопасностью, выступает за договор с Мастерградом, это как минимум повод задуматься. Петр нетерпеливо дернул головой вбок. «Наконец, здравые мысли, а не стон про попранное благочестие!»

— Не хватает нам кукуйских еретиков, — не выдержал, крикнул в сердцах думный дворянин Воронков, — на шею себе новых сажаем!

— Лжа то, — не вставая с места произнес патриарх Иоакима, сам видом как великомученик с древней иконы, борода узкая, седая, лишь глаза молодые, — православные они, и священники их рукоположены в духовный сан святейшим патриархом московским и всея Руси Кириллом.