На лицах было явное замешательство. Когда в дом является незнакомая родня – это важное событие, но и когда из густых зимних сумерек вдруг выезжает на санях великанка на две головы выше мужиков – это тоже не каждый день бывает. Здесь же случилось разом то и другое, и круглодольцы не знали, какой стороне этого события придать важнейшее значение.
– А баба Яворина сказывала, будто ее золовка убегом ушла замуж, – припомнил Здравит. – Не от нее ли ты?
– Заходи в дом, коли родня! – Мужик показал на ворота. – Что это у тебя в санях-то?
Как ни странно, именно козы и куры убедили круглодольцев, что Горыня – обычная девушка, только очень рослая. Любой хозяин ценит живность, и тот, у кого есть хорошая лошадь, куры и козы, должен быть человеком почтенным. Устраивая живность в хлеву и задавая корму, Здравит и его отец – его звали Стоян – уже поглядывали на Горыню скорее весело, чем тревожно.
– Ну, пойдем к бабке! – сказал Стоян и даже осмелился по-родственному похлопать Горыню по спине. – Из всех наших она одна Оздраву помнит.
Бабка Яворина – Стоянова мать – была женой Витенца, Оздравиного старшего брата. Сам Витенец давно умер, но его вдова правила всем Новым Круглодольем. Витенец со своими детьми переселился сюда через год или два после побега Оздравы – на прежнем месте истощились пашни, всех было не прокормить. Старое же Круглодолье еще были живо, но поуменьшилось – там остались только потомки Изгода, младшего из братьев, которому досталось отцовское хозяйство и угодья.
– Баба, баба! – опережая Горыню, кричали звонкие детские голоса. – К нам приехала наша сестреница!
– Нет, дщерьша!
– Малая вуйчишна!
– Не малая, а великая!
По малолетству новые родичи так и не смогли правильно вычислить степень родства, но главное видели не в этом.
– А она вели-кан-ка! – выкрикивал кто-то, разбивая слово на части, как получается, если при этом прыгаешь, желая прыжками подчеркнуть важность своей вести.
– Да что вы за галдеж подняли! – ответил им ворчливый голос из открытой двери, к которой подвели Горыню, – полный несуетного величия, как будто обладательница голоса была твердо уверена в своей власти. – Великанка! Разгоготались! Вот сейчас возьму хворостину и покажу вам, как с гусями крикливыми обходятся!
Стоян первым вошел в избу, за ним осторожно протиснулась Горыня. Надо было спускаться на глубину чуть больше локтя; ступив на пол, Горыня медленно распрямилась.
– Ох мне! – сказал тот же голос. – И впрямь… великанка!
– Это деда Здравита правнучка, – пояснил Стоян. – От его дочери Оздравы, говорит…
– Так это что же – Оздравка с волотом сбежала?
При свете двух светильников Горыня разглядела говорившую. На почетном месте женской скамьи сидела с прялкой морщинистая старуха с хрящеватым носом и резко очерченными глазными впадинами; складка увядших губ говорила о твердом, властном нраве, но, пожалуй, не о злобе. Горыня почему-то думала, что вдова Витенца окажется совсем дряхлой, но теперь сообразила: старшая невестка Оздравы должна быть старше той всего на несколько лет.
– Будь жива, мати! – Горыня почтительно поклонилась.
Именно к этой женщине бабка Оздрава ее посылала. От нее теперь зависит вся Горынина судьба. Если «старая вуиня» ее не полюбит, то больше искать себе доли будет негде.
– Дайте ж огня, не разгляжу ничего в потемках! – с некоторым раздражением велела Яворина.
Девки, молодухи, отроки вскочили, побежали за светильниками, налили масла, подожгли фитили. Поставили на стол. Изба осветилась. Бегло оглядываясь, Горыня видела, что здесь полно народу – все больше молодежь, – и в дверь все время суются еще чьи-то любопытные головы. Разлетевшись по маленькой веси, чудная новость вызвала наружу и тех, кто уже подумывал лечь спать.
– Вроде ты и похожа на Оздравку малость, – с сомнением сказала Яворина. – Только она была собой… не такая, – она еще раз смерила Горыню взглядом. – Что она – жива?
Вспомнив беглую золовку, о которой не было особой нужды вспоминать целых сорок лет, Яворина невольно вспомнила те годы – не столько Оздраву, сколько себя, еще совсем молодую жену, у которой из всей нынешней поросли детей, внуков и правнуков только и было, что два старших сына, едва учившихся ходить.
– Она жива. Кланяется тебе. Она говорили мне, что у брата ее Витенца была тогда жена и двое сыновей. – Горыня глянула на Стояна, с трудом веря, что он тогда был младенцем.
– Нет, – поправила ее Яворина, – Стоянка уже без нее родился. А были у меня тогда Твориня и Радовед. Кто же тебя привез?
Она никак не могла уразуметь, какие силы перенесли сюда эту необыкновенную девушку. А главное, для чего?
– Бабка моя хотела, чтобы я жила в ее родных местах, – начала Горыня.
За время пути от бабы Лучи она обдумала, как объяснить родным свое появление и не слишком при этом солгать. Им вовсе не надо знать обо всех ее невольных приключениях, но и начинать жизнь среди родичей с вранья – последнее дело.
«Злой доли злом не одолеешь», – кто же ей это сказал? Баба Луча? Нет, кто-то более важный для нее, тот, кому она сразу поверила.