В подполье можно встретить только крыс…

Ложусь, начинаю наблюдать начавшуюся артподготовку. Жиденько, очень жиденько; через десять минут. все затихает. Артподготовка кончилась, а атаки не видно. Вдруг все загрохотало. Это открыла огонь немецкая артиллерия. В сравнении с только что состоявшейся нашей артподготовкой это шквал огня. Наступать впору немцам, а нам дай Бог удержаться на захваченных позициях. Наша воронка тоже попала под обстрел, двухсотдесятимиллиметровая батарея с предельной дальности беглым огнем обрабатывает нашу воронку. Снаряды ложатся пока что вокруг, ударяют в своеобразный бруствер (взрывной выброс) с наружной стороны или перелетают через воронку. Я лежу на западной части бруствера, изнутри. Наблюдаю, что делается в районе переднего края. Разрывы кругом, но к нам в «братскую могилу» пока что снаряды не залетают. Вдруг более громкий разрыв и почти тотчас удар по кости правой ноги. Такое чувство, будто ударило бревном, упавшим с большой высоты. Осторожно, в страхе поворачиваю голову в расчете увидеть что-то огромное и страшное на ноге. Но ничего нет, а удар по кости продолжает ощущаться. Пробую двинуть ногой — двигается. Осматриваюсь по сторонам. Вижу и узнаю от других: один снаряд врезался в задний бруствер (восточный) с внутренней стороны. Убит один автоматчик. Я вижу разбитый автомат у него на спине и под ним спина развороченная, пожалуй, даже вырванная — от лопаток и до поясницы. Несколько человек, в том числе и я, ранены. Я это понял, когда вдруг почувствовал в валенке что-то горячее. Стянул валенок, разорвал два индивидуальных пакета, начал накладывать повязку. Подбежал солдат:

— Позвольте я!

И он начал работать искусно и споро.

— Пойдемте, товарищ подполковник, вниз, в убежище, — сказал он, закончив бинтовку.

— А что за убежище? — спросил я.

— Да это мы, саперы, для себя рыли, но занял штаб дивизии.

Мы спустились с высоты и забрались в вырытую в ней с восточной стороны нору. Там я и встретился с командиром дивизии и штабом — воочию убедился, как они наблюдали и что видели в этой темной дыре. Однако, как оказалось, они «видели». Когда я добрался до ВПУ, я рассказал Казакову о жалком подобии нашей артподготовки, о так и не состоявшейся атаке и о могучем огневом отпоре немцев; рассказал также и о том, где и когда нашел командира и штаб дивизии. Он засмеялся.

— Вот же артисты. Вы бы слышали, как они докладывали мне: «Поднялись. Идут. Дружно идут. Но сильное огневое сопротивление немцев. Залегли…» Ну, езжайте в госпиталь. Я уже сообщил, что вы едете.

До госпиталя добирались долго. Навстречу шли пополнения и артиллерия. Все к фронту. Значит, Маркиан Михайлович предполагал развить успех дальше. Нога болела, в голове мутилось. Видимо, поднялась температура. Встречал главный хирург. Приказал сразу же «на стол». Мы с ним были знакомы, но шапочно. Однако теперь, раненного, он встречал меня, как родного человека. Когда меня уложили и начали готовить к операции, он подошел:

— Ну что ж, Петр Григорьевич, придется ногу ампутировать пониже колена. Видите ли, можно пытаться и сохранить, но это опасно. У вас нарушена суставная сумка, поврежден голеностопный сустав. Костное масло может попасть в кровь, и тогда никакого спасения. Я вам рекомендую ампутацию.

— Ну что ж, ампутация, так ампутация.

Меня уже и на стол положили. И быть бы моей ноге ампутированной, но случилось неожиданное. Жена, узнав о ранении и о том, куда меня направляют, примчалась сюда и сразу ко мне. Быстро узнав о предстоящей ампутации, она решительно запротестовала. Она убежденно говорила:

— С ним ничего не случится. Все пройдет благополучно…

На это подполковник — главный хирург армии — сказал:

— Ну хорошо, оставим ногу вам, на вашу ответственность.

Одной операцией не обошлось. Главный хирург Московского округа, кажется, Дмитриев, сделал операцию чистки остеомиэлита и рекомендовал для укрепления организма не госпиталь, а санаторий. И мы втроем — я, Зинаида и наш сын (от ее первого брака) Олег — получили путевки в Кисловодский санаторий. К концу срока пришлось делать еще одну чистку.

В Кисловодске была проведена и военно-врачебная комиссия (ВВК). Заключение было убийственным: «Ограниченно годен, второй степени». Это означало: годен к военной службе в военное время, в тылу. Выходило, что война кончается и я должен буду снова начинать жизнь сначала. Уезжал я из Кисловодска в Москву с тяжелым сердцем. На руки мне выдали направление в ГУК (Главное управление кадров), в котором было указано, что я направляюсь в ГУК по излечении ранения для дальнейшего использования, с предоставлением десятидневного отпуска. На руки было выдано и заключение ВВК. В направлении в ГУК об этом ничего не было сказано. Очевидно, врачи считали, что никому не выгодно прятать заключение, избавляющее от фронта. Мне оказалось выгодно. В ГУК я сдал только направление. Заключение ВВК оставил у себя, и оно в том виде, как было составлено в 1944 году, до сих пор хранится у меня.

Полковник, принявший мое направление, спросил для формы:

— Значит, закончил лечение?

— Да, закончил.