В осажденном городе

Двухэтажное кирпичное здание укома и исполкома размещалось на центральной улице. До ухода добровольцем в Красную Армию он почти год работал делопроизводителем в исполкоме уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов.

По литым чугунным ступеням Прошин поднялся на второй этаж и, постучав костяшками пальцев по крашенной охрой двери, вошел в кабинет секретаря укома.

— О, Василий! Здравствуй, дружище! — шумно приветствовал секретарь, крепко пожимая руку и похлопывая по плечу.

Семен Иванович Ванькин был немного старше Прошина; сухощавый, длинноногий, он был почти на голову выше Василия; щуря близорукие серые глаза, секретарь как бы ощупывал его взглядом.

— Откуда?

— Из госпиталя, Семен Иванович.

— Ранен?

— Контужен. Сотрясение мозга…

— Как сейчас здоровье, самочувствие?

— Нормально. Временами комары пищат в голове.

— В партию не вступил?

— В августе, на польском фронте.

— Молодец! Какие планы?

— Пока никаких, прямо с поезда сюда. Хотел в Атемар съездить, подводы не нашел.

— Не беда, съездишь. Слушай, Василий, давай к нам на работу, делопроизводитель до зарезу нужен… А там посмотрим, — добавил Ванькин, подумав, как бы не обидеть старого товарища-фронтовика предложенной должностью.

— Я готов. А как с жильем?

— Найди одинокую старуху, а еще лучше — молодую вдову с избенкой и коровенкой.

— Нет, рано мне хомут на шею надевать.

— Это дело личное, я пошутил. У меня есть на примете старики, сходи к ним. Я напишу записку.

Секретарь вырвал из записной книжки листок и размашисто написал:

«Податель сей записки — мой товарищ и хороший парень, будет работать в укоме партии. Если можете, приютите».

Одинокие старики приветливо приняли Прошина. Несмотря на его возражение, уступили спальню, а свою кровать передвинули в чистую, уютную горницу; договорились об оплате и услугах.

Назавтра Василий заполнил трудовой листок и сразу же приступил к работе.

В воскресенье пошел на ярмарку. Осенняя ярмарка — это всегда праздник: ряженые, песни, карусели с веселым переливом саратовских гармошек. Чего только не продают на ярмарке! Лошадей и коров, поросят и птицу, зерно и мед… Беднее был выбор промышленных товаров, но все равно можно было купить и одежду, и обувь, и игрушки, и сладости детям.

Прошин накупил гостинцев для братьев, сестренки и с попутным односельчанином, дедом Павлом, выехал в родное село. Дед, известный озорник и враль, отнесся к Василию с полной серьезностью: знал, что человек с войны возвращается.

— Дедушка, как там мои?

— Ничо, в нормальности. Степан Федорович хорошо живет, медком приторговывает, — многозначительно подчеркнул старик. — Братья и сестра живы.

Чуть больше года не был Прошин в Атемаре, а село, кажется, изменилось заметнее, чем люди: дома стали меньше, овраги мельче, колодезные журавли ниже.

Когда-то Атемар был укрепленным городом, через него проходила восточная линия острогов, охранявших русскую землю от разорительных набегов кочевников. О его прошлом напоминают броские здания церквей, красильный и поташный заводы да сохранившиеся местами оборонительные валы.

Родительский дом выделялся в северном порядке: новые ворота, тесовая крыша, аккуратно прибранные завалинки. Отец был старательным человеком и мастером на все руки.

Младшие по возрасту братья и сестренка встретили Василия шумно, мигом расхватали подарки и гостинцы. Отец, сильный и кряжистый, обнял сына и по-мужски трижды расцеловал.

Мачеха стояла возле печки, сцепив под фартуком руки и поджав тонкие бесцветные губы, растерянно смотрела то на мужа, то на строптивого пасынка.

Василий еле сдерживал улыбку: бескровные губы мачехи были одного цвета с лицом, и ему вдруг показалось, что у нее нет рта.

За ужином он рассказал о недолгой службе, о боях, в каких пришлось участвовать, о крушении поезда и контузии.

— Как думаешь дальше жить? — спросил отец.

«По наущению мачехи спрашивает», — с обидой подумал Василий.

— Как все. Буду работать в укоме партии, снял комнатушку в городе.

— Ну ладно. Давай выпьем за встречу! — предложил отец, поднимая наполненную граненую рюмку.

— Не могу, тятя, нельзя — врачи запретили.

— Плюнь на их запреты.

— Говорят, могут быть тяжелые осложнения.

— Ну как хочешь. — Отец чокнулся с мачехой и выпил, взял руками кусок кочанной капусты и захрустел крепкими еще зубами. Мачеха вроде повеселела, узнав, что пасынок не собирается оставаться в отчем доме.

В конце недели Прошин возвратился в Саранск: краткосрочный отпуск истек.

Делопроизводство знал хорошо и в работу вошел без больших усилий.

Неожиданно Семен Иванович предложил ему должность помощника секретаря укома. Василий согласился и начал старательно осваивать порученное дело, но вскоре случилось событие, круто повернувшее его жизнь в новое русло.