В океане. Повесть

- Ну-ну, хозяйство ваше в порядке, не вам говорить, не мне слушать, - перебил Андросов. - Другому рассказывайте, а не мне: я сегодня на доке был… Нужно сходить туда, мичман. Начальник экспедиции приказал послать вас. Только что мне звонил об этом.

- С чего бы это непременно меня?

- Значит, есть основание. - Андросов невесело усмехнулся. - Не скромничайте, Сергей Никитич, я вам вашу собственную пословицу напомню: «Волной море колышет, молвою - народ». Помнит флот о ваших разведческих подвигах, о проницательности вашей. Поговорите со следователем, выясните - в чем там Жуков замешан… Еще эта история с ножом… Нужно помочь следствию разобраться.

- Полагал я - кончено у меня все по части разведки.

Лицо Андросова приняло грустное выражение.

- Многим это, Сергей Никитич, казалось. В День Победы и я думал - раздавлен фашизм навсегда… А это дело, боюсь, прямое отношение к нашему походу имеет.

Что-то дрогнуло в лице боцмана, глаза заблестели ярче.

- Какое же отношение? Зарезался человек в комнате вертихвостки на почве любовных дел.

- Но тут замешан матрос с нашего корабля! - с болью сказал капитан третьего ранга. - Подозрительна мне вся эта история с тем, как она Жуковым играла. Сами знаете, город этот не так давно мы у фашистов отбили, всякий здесь народ есть. Вам не кажется странным, что произошла эта гадость как раз накануне нашего ухода?… Одним словом, пойдите посмотрите обстановку.

- Есть, идти посмотреть обстановку, - покорно откликнулся боцман, вставая.

Он взял с колен принесенную с собой книгу.

- Хотел вот в нашей библиотеке книжечку поменять. Разрешите пока у вас оставить - библиотека закрыта.

- Оставьте…

С сожалением, бережно Агеев поставил книгу на полку, взял с вешалки фуражку, одернул китель.

- Эх, товарищ капитан третьего ранга, не люблю я всего этого беспорядка! - внезапно сказал он с большим чувством. - Разрешите идти?

- Идите, Сергей Никитич.

Четко повернувшись, Агеев шагнул из каюты.

На мгновение приостановившись в коридоре, он вынул из кармана свою любимую наборную трубку, тщательно выколотил из чашечки табак, со вздохом сунул трубку в карман…

Андросов прошелся по каюте. Тяжелое, болезненное чувство не оставляло его. Уголовщина, а может быть, и хуже… Во что-то скверное пытались вовлечь этого матроса… Как будто он искренен, как будто сказал все, что знал… Но почему это произошло именно с ним, с участником экспедиции, накануне ухода кораблей в море? Случайность?

Мирное время… Культурная смычка с людьми портов, которые предстоит посетить… Возможно, тут будет не только это… Возможны вылазки темных сил старого мира, фашизма, не уничтоженного до конца…

Андросов сел за стол, стал просматривать свои записи, материалы для политзанятий.

Трудно было сосредоточиться. Он глядел на фотокарточки под толстым настольным стеклом. Поместил их сюда, когда устраивался в каюте… Лицо жены - уже немолодое, но по-прежнему такое любимое, лицо с чуть впалыми щеками, со слишком большими беспокойными, скорбными глазами. Она старалась быть веселой на этом снимке, предназначенном для него, старалась улыбаться перед аппаратом, но он знает это движение напряженных, слишком плотно сведенных бровей - выражение человека, силящегося не заплакать…

Когда она фотографировалась, еще слишком свежа была память о дочке. А вот и дочка на снимке рядом - их любимица, единственный ребенок. Здесь девочка снята толстенькой, улыбающейся, но перед смертью была совсем другой - с пальчиками тонкими как спички, с личиком, на котором жили одни глаза… Аня делала все, чтобы спасти ее, отдавала ей свой донорский паек. Но девочка хирела с каждым днем, скончалась на второй год войны в Ленинграде.

Война, война… Он подошел к иллюминатору, вдыхал влажный, не приносящий прохлады воздух. Смотрел на разноцветные огни порта, на освещенные окна лежащего поодаль городка… Большие скопления света окаймлены полосками тьмы. Там, где тьма, - развалины еще не восстановленных зданий, еще не залеченные раны войны. Еще не работают многие предприятия в городе, ожидая тока от новой станции Электрогорска - города, заложенного на побережье…

Андросов вышел из каюты, внутренним трапом поднялся в штурманскую рубку.

В рубке был один Курнаков. Начальник штаба экспедиции, сутулясь над прокладочным столом, читал толстый том лоции. Андросов присел на диван. Курнаков мельком взглянул на него, продолжал читать.

- Трудишься, Семен Ильич? - Андросов говорил очень тепло: еще с военных дней, когда служил со штурманом на одном корабле, установились у них сердечные отношения.

- В город пора… - сказал Курнаков, не отрываясь от книги. - Сейчас кончу - и на бережок…

К штурману уже успела приехать в базу семья - как раз сегодня хотел уйти в город пораньше, провести с женой и с сыном последний, может быть, перед началом плавания вечер.

- Задержался вот, как всегда… - Курнаков отодвинул книгу, распрямился. - Тому выписки, этому справки… А переход дальний, и на море рельсов нет.

- А я тебе партийное поручение наметил, - чуть запнувшись, сказал Андросов.