В области женского вопроса

А. И. Богдановичъ Въ области женскаго вопроса

Женскій вопросъ давно уже утратилъ ту остроту, съ которой онъ трактовался нкогда обими заинтересованными сторонами, но что онъ далеко не сошелъ со сцены, показываетъ художественная литература. Въ будничномъ стро жизни, когда часъ за часомъ уноситъ частицу бытія незамтно, но неумолимо и безвозвратно, мы какъ-то не видимъ за примелькавшимися явленіями, сколько въ нихъ таится страданія, которое поглощаетъ все лучшее, свтлое, жизнерадостное въ жизни цлой половины человческаго рода, и только художники отъ времени до времени вскрываютъ намъ тотъ или иной уголокъ женской души, чтобы показать, что не все здсь обстоитъ благополучно, что многое, сдланное и достигнутое въ этой области, далеко еще не ршаетъ вопроса, и женская личность еще не стоитъ на той высот, которой она въ прав себ требовать, чтобы чувствовать себя не только женщиной, но и человческой личностью, прежде всего. Художественной литератур мы обязаны тмъ, что женскій вопросъ, все разрастаясь и углубляясь, заставляетъ задумываться и равнодушныхъ къ нему зрителей, и участниковъ въ общей борьб за лучшее будущее. Изъ цлаго ряда художественныхъ произведеній послдняго времени, затрогивающихъ женскій вопросъ, мы остановимся на нкоторыхъ, гд онъ поставленъ въ боле чистомъ, безпримсномъ вид и потому съ особою силою бьетъ по нервамъ.

Въ этомъ отношеніи безспорно на первомъ мст мы должны поставить небольшой, но полный жгучаго страданія очеркъ, скоре даже бглый эскизъ, картинку, схваченную на лету, г. Вересаева. "Проздомъ" {"Образованіе", № 1.} – она такъ и называется, какъ бы съ цлью подчеркнуть, что предъ нами явленіе, примелькавшееся автору, какое мы можемъ наблюдать на каждомъ шагу, почему и не стоитъ его расписывать: достаточно его указать, и каждый самъ дополнитъ все недостающее въ картин изъ личныхъ наблюденій.

Важно одно – дать главный пунктъ въ картин, отмтить центральную точку, изъ которой исходятъ лучи, освщающіе и осмысляющіе все остальное. И въ этомъ смысл картина г. Вересаева вполн законченное произведенье, представляющее цлую драму человческой жизни, одной изъ многихъ, можно не обинуясь сказать – безчисленныхъ жизней.

Даны два особо выпуклыхъ момента въ жизни женщины – сначала предъ нами "она" невстой, затмъ "она" женой и матерью. Въ противопоставленіи этихъ двухъ моментовъ и выясняется драма. Студентъ Ширяевъ и его невста Катерина Николаевна, оба сверкающіе всми красками молодого чувства и жизнерадостности, и докторъ со своей женой Марьей Сергевной, подавленные и отцвтшіе, какъ растенія, которыхъ осенью хватилъ ранній морозъ. А между тмъ оба они еще молоды, но кажутся какъ бы не въ расцвт силъ, а въ конц жизненнаго пути, когда тяжкіе итоги давятъ плечи и сгибаютъ спину. Вначал – поэзія, блескъ, игра бьющей черезъ край отъ полноты силъ души. Спустя десять лтъ вотъ какое настроеніе, вызывающее слдующіе разговоры.

"– Скажи, пожалуйста, ты видлъ книгу… Какъ ее, Викторъ Михайловичъ? Да, "Проблемы идеализма"… Видлъ ее? – спросила Марья Сергевна доктора.

– Видлъ, – неохотно пробурчалъ докторъ.

– Удивительное дло! – нервно засмялась Марья Сергевна. – А я даже и не знала ничего, ничего даже и не слыхала про нее.

– Кто же въ этомъ виноватъ? – докторъ пожалъ плечами.

– Вотъ и подумай, кто въ этомъ виноватъ… Отъ кого я что-нибудь могу услышать, кром тебя? Весь день торчу въ кухн и дтской, забочусь, чтобъ теб обдъ былъ во время и чтобы дти теб не мшали спать посл обда… Откуда же я могу узнать?

– Ну, пошло! – нахмурился докторъ и тяжело вздохнулъ.

– Да, пошло!.. "Общеніе", "совмстная духовная жизнь"… Какія красивыя слова, какъ пріятно употреблять ихъ въ умныхъ разговорахъ! Со стороны можно подумать, какой новый человкъ, съ какими новыми требованіями отъ брака! А на поврку выходитъ – обыкновенный мягкотлый интеллигентъ, нужно только все прежнее.

Она говорила нервнымъ, спшащимъ голосомъ, какъ-будто нарочно старалась не дать себ времени одуматься. Ширяеву было неловко. Въ глазахъ доктора загорался мрачный неврастеническій огонекъ, онъ тоже уже терялъ желаніе замять ссору и не дать ей разгорться хоть при чужомъ человк.

– Скажи, пожалуйста, причемъ тутъ мягкотлость? – спросилъ онъ, враждебно глядя на жену.

– Нужно только все прежнее, – продолжала Марья Сергевна. – Чтобъ жена рожала дтей, заботилась о провизіи и о дровахъ и устраивала уютъ, а чтобъ самому спокойно пользоваться жизнью… Господи, настоящіе пауки, право. Приникнутъ къ женщин и сосутъ, и высасываютъ умъ, запросы, всю духовную жизнь. И остается отъ человка одна родильная машина".

Смущенный этими горькими рчами, студентъ Ширяевъ "смотрлъ на Марью Сергевну и думалъ: вдь, были же были у нея эти ясные, славные глаза, съ какими она снята на групп… Обманывала ли ими жизнь, какъ она обманываетъ людей мимолетною двическою прелестью, или тутъ погибло то, что не могло и не должно было погибнуть? И почему тогда оно погибло такъ легко и такъ безвозвратно?"