В лабиринтах судьбы

Мысленно Ефросинья соглашалась с мужем. Степан был прав. Но сколько бы она не размышляла над его словами, ничего утешительного для себя не находила.

– Ох, сыны, сыны мои родные! Беда мне с вами, – завздыхала она, как только Степан вышел покурить. – Как же быстро вы выросли! Будто вчера я вас водила за малюсенькие ручонки, а сегодня и представить не могу, какими они стали и что могут делать. Ох-ох-ох! Сердце моё разрывается на части. Как легко вы можете расставаться с родительским домом.

Она тихонько заплакала, поднеся к глазам край фартука.

– Ну, чего заканючила, чего нюни распустила до колен? – с упрёком выговорил возвратившийся Степан. – Не убивайся попусту, глупая баба! Подумай лучше на досуге, как сподручнее, да ненавязчиво наведаться к молодым, под каким предлогом заявиться и что сказать им. Внучка-то совсем большая, к празднику Великого Октября пойдёт под стол уже самостоятельно.

Глаза Степана увлажнились, он швыркнул носом и утёр усы.

– Разве ты не хочешь простить Сергея, сблизиться с Катериной? – спросил он, глядя в лицо жене.

– Сына я, Стёпа, простила уже давно, а вот к Катьке не лежит у меня душа по-прежнему. Сердце противится почему-то и – всё тут. Не знаю, почему, и не могу совладать с собой.

– Чем же она не глянется тебе, не пойму. Баба, как баба – красивая, ласковая и работящая. Чего тебе ещё нужно?

– Не знаю, Стёпа, и объяснения не нахожу. Сдаётся мне почему-то, не будет у них с Сергеем житья вместе. Притворяется Катька до поры до времени, как и покойный отец её. Породу ведь не переделать…

– Глупая ты баба, Фрося! Вдолбила себе в голову дурь несусветную и вынашиваешь пакостные ожидания. Скажи в таком случае, отчего тогда Катька заставила Сергея золото выбросить? Могла бы и оставить. Никто, кстати, не ожидал от неё такого поступка. Осудила, стало быть, отца своего.

– Может быть, и так. Может, и в самом деле спекла меня жизнь дурными предчувствиями, наложила клеймо прошлого. Но вспомни сам, как жили мы. Одни ожидания и были. То репрессии – ждёшь со страхом ареста день за днём, ночь за ночью. Только и думаешь: вот придут, вот заберут. Потом война. Хочешь – не хочешь, а похоронка сидела в голове постоянно. Почтальона ждали каждый день с тревогой. А сыны наши окаянные? Чего только не удумывали! Всё через сердце пронесла, так и живу в ожидании неприятностей и сейчас. Другой мне, Стёпа, уже не стать, стара я для перемен.

Ефросинья замолчала, но, выговорившись, не осталась удовлетворённой от разговора с мужем. По выражению лица было видно: она готова продолжать рассуждения о жизни – прошлой и настоящей.

…От быстрой ходьбы заходилось вдруг сердце. Степан остановился, посмотрел на реку. Здесь она была широка, вмещая посредине небольшой остров. Из-за густых деревьев выглядывали полуразрушенные избы. Их было с десяток, не больше. Когда-то острова не было, старая коса поросла травой и ивняком. Несколько мужиков-смельчаков срубили на ней дома. Что толкнуло их к такому решению, неизвестно по настоящий день. Потом, через много лет образовалась прорва, коса превратилась в остров. Хозяева покинули свои жилища.

Звенящую тишину нарушил непонятный шорох в траве и вдруг, буквально из-под ног, выскочил ошалевший от страха заяц. Стремглав, ринулся под соседний куст.

«Испугался, косой, – снисходительно подумал Степан и вдохнул пьянящий воздух полной грудью. – На кой ляд я в город потащился? – внезапно задался он вопросом. – Просто прогуляться? Развеяться после вчерашнего разговора? Да ещё пешкодралом. Доплетусь до города и – язык на плечо. А коли гвоздей накуплю да провода – не дотащусь. Поразмышлять можно и на берегу», – решил про себя Степан и стал осторожно спускаться к реке. Его взору предстала кривая скамейка, изготовленная из жердей на скорую руку. Он подошёл к ней, проверил на прочность. Скамейка пошатнулась, но оказалась устойчивой. Старик присел, потянулся за кисетом. Через минуту над его головой уже всплывали замысловатые кольца ядовитого дыма. Степан закашлялся и чертыхнулся.

«Как скоротечно прошли годы, ёшь твои двадцать! – подумал он, вглядываясь в противоположный берег. – Хотя нет, не прошли они, Стёпа, а пролетели, как пролетают над посёлком перелётные птицы. Как скворцы, например. Появились весной, порадовали человека своим пребыванием, развели потомство и влетели под хмурые и тяжёлые осенние тучи. Вот и жизнь твоя, словно птица, не успела раскрыть крылья, а ты, Стёпа, уже не осиливаешь короткого пути до города, притомляешься. Слабы стали твои крылья и взмах не тот».

Степан с тоской посмотрел на тихие воды реки Чусовой, как вдруг почувствовал, как потемнело в глазах, течение реки куда-то отодвинулось, противоположный берег пропал из виду. Сердце сильно толкнулось и замерло.

«Неужели остановилось, так внезапно и неожиданно? – с удивлением подумалось ему. – Но почему мне не больно, почему не колет и не давит в груди? Странно».