В краю солнца

Мы поднялись примерно до середины водопада. В этой клетке было несколько гиббонов — они лениво раскачивались на лестницах, прежде чем исчезнуть в листве деревьев. Трэвиса я узнал сразу — по мягкой коричневой шерсти с белой опушкой вокруг черной морды и незабываемым темным глазам — круглым, влажным, бездонным. Он сидел неподвижно и наблюдал за другим гиббоном — золотистым и менее крупным. Самка, догадался я.

Рори задохнулся от возбуждения.

— Трэвис нашел себе пару?

— Нет, — покачал головой Джесси. — Все еще в активном поиске.

Мы наблюдали, как Трэвис разглядывает маленькую золотистую самку.

— Как ее зовут? — спросила Тесс.

— Паула, — ответил Джесси. — У них с Трэвисом много общего. Когда Паула была маленькой, всю ее семью убил охотник.

Кива ахнула и прижала руки ко рту.

— Он продал ее фотографу с пляжа Патонг.

— Ненавижу этот Патонг, — вставил Рори.

— Потом у фотографа начались проблемы с полицией, и он сбыл ее владельцу бара. В баре Пауле давали какую–то дрянь, чтобы она не засыпала по ночам, и это, конечно, не пошло ей на пользу.

— Но теперь Трэвис с Паулой могут стать парой, — сказал Рори. — Они могут создать семью и вернуться на волю.

— Ну да, в идеале все так и происходит, — ответил Джесси. — Они попадают в центр. Вспоминают, каково это — быть гиббоном. Находят себе пару. Учатся быть частью семьи. А когда они готовы к жизни в лесу, их отпускают на волю.

— Он должен спеть, — объявил Рори. — Трэвис должен спеть Пауле, чтобы ей понравиться.

Лицо Джесси болезненно сморщилось, и я внутренне приготовился к тому, что сейчас последует.

— Не всех удается адаптировать к естественным условиям, — сказал он. — В центре живет три типа гиббонов. Детеныши и подростки — они только учатся быть гиббонами. Взрослые, вроде старины Трэвиса, которые ищут себе пару — их со временем отпустят на волю. И третий тип — те, кому не выжить в лесу из–за болезни или сильного увечья. Паула как раз из таких.

— Она же здорова, — возразил Рори.

Тесс обменялась со мной взглядом.

— Посмотрите на ее руки, — сказал Джесси.

И мы тут же увидели, что пальцы у Паулы наполовину обрублены.

— Она жила тогда в баре, — заговорил Джесси. — Была поздняя ночь. Один посетитель решил с ней потанцевать. Паула исцарапала ему лицо, и ей отрубили пальцы. Теперь она никогда не сможет вернуться на волю.

— Что?! — воскликнула Кива. — Никогда–никогда?

Ее брат ничего не сказал, потому что понимал. Какое–то время мы все молчали, наблюдая, как крупный темный гиббон любуется маленьким и светлым, который не обращает на него внимания.

Трэвис запел. У него был высокий, приятный голос, в котором слышалась легкая дрожь, словно он еще не вполне овладел искусством пения.

Паула равнодушно отвернулась и принялась разглядывать свои изуродованные руки, как будто понимала, что у них все равно ничего не выйдет.

— Гиббоны не могут жить без семьи, — сказала Кива, глядя на мать. — Почти как мы.

— Нет, дорогая, не почти, — ответила Тесс. — Совсем как мы.

Когда мы вошли в недостроенную кухню, было еще рано, но солнце уже садилось. Над одним концом бухты небо потемнело и было затянуто тучами, над другим горело розовым, оранжевым и красным.

Когда мы забрали у госпожи Ботен тарелки с рыбным карри и отнесли их на пляж, на остров опустилась настоящая ночь. Во внезапно наступившей темноте были видны только пульсирующие красные и зеленые огни на некоторых рыбацких лодках, да дальше по пляжу вспыхнула длинная бело–золотая дуга — это во всех ресторанах, барах и массажных салонах разом включили свет.

Най — Янг стал больше — гораздо больше. На противоположном конце пляжа выросла целая улица новых магазинчиков и развлекательных заведений. В ночном воздухе звучала музыка — тайская попса с редкими вкраплениями западных хитов, — и все эти песни смешивались между собой.

Однако отелей, водных мотоциклов и надувных бананов здесь по–прежнему не было. Най — Янг был открыт для бизнеса, но не для современного мира.

Мы ужинали под одним из двух навесов, которые я построил. Звездная пыль Млечного Пути была так близко, что, казалось, можно протянуть руку и потрогать. Новая мебель из тропической древесины и воспоминания о долгих трудовых днях делали рыбный карри госпожи Ботен еще вкуснее.

— Выглядит отлично, — улыбнулась Тесс.

Потом она дотронулась до порезов и рубцов у меня на руках, и лицо ее стало серьезным.

— Бедные твои руки! — проговорила жена таким голосом, что я почувствовал себя любимым.

Я гордо улыбнулся и поднял глаза на кухню без крыши, где виднелись силуэты Кай и госпожи Ботен. Когда ешь в «Почти всемирно известном гриль–баре», возникает чувство, будто он начинается и кончается на пляже. Однако если обвести взглядом весь ресторан, от кухни с баром на противоположной стороне дороги до столиков у самой кромки воды, становится ясно, что это большое заведение, которое только кажется маленьким. Работы здесь хватало.

Кай и Чатри жилось у Ботенов хорошо. Наши соседи были людьми добрыми, несмотря на предубеждение господина Ботена против чао–лей. Однако, думаю, они поладили прежде всего потому, что Кай и Чатри привыкли много работать.