В краю лесов

Грейс повторила, слегка покраснев от неловкости; мгновенно осознав несуразность своего положения, Джайлс вскочил и, сказав: «Да, да, разумеется», — скороговоркой попрощался и выбежал вон.

Но странное дело, вопреки всему, ему удалось отвоевать свои позиции в доме Мелбери. Время работало на него, и мистер Мелбери с тоской замечал, что Грейс постепенно осваивается с простым укладом домашней жизни, — так поначалу нам кажутся чуждыми и непривычными лица близких после долгой разлуки, но встречи учащаются, и мы снова видим перед собой милые знакомые черты.

В общем, мистер Мелбери роптал на судьбу за то, что ему приходится жертвовать дочерью, выпестованной с таким трудом. В дальнем уголке его души таилась надежда, что, прежде чем чаша весов окончательно склонится в пользу Уинтерборна, вмешается случай и выручит его так, что и совесть останется чиста, и Грейс убережется от грубой и низкой жизни.

Его точила мысль, что миссис Чармонд утратила интерес к Грейс так же внезапно, как и проявила, и эта мысль поддерживала в нем уверенность, что всему виной Уинтерборн со своей вечеринкой, вынудившей Грейс проявить снисходительность к Джайлсу и его окружению.

Однако события не спешили. Но вот, подобно тому, как бондарь легким постукиванием то справа, то слева подгоняет обруч к нужному месту, несколькими незначительными обстоятельствами твердо определились все изгибы жизненного пути Грейс Мелбери.

ГЛАВА XII

Стоял ясный осенний день. Мисс Мелбери отправилась на утреннюю прогулку; как всегда, заботливый отец вызвался ей в попутчики. От дуновений свежего утреннего ветерка, пробиравшегося сквозь сеть обнаженных ветвей, ерошились, задевая друг друга, мелкие листочки плюща, обвивавшего деревья. Грейс с упоением вдыхала родной воздух. Дойдя до опушки леса, клином выходившего на пустое осеннее поле, они остановились, оглядывая окрестности. Вдруг из-за деревьев прямо на них выбежала лиса с поджатым хвостом, покорная, как домашняя кошка, и тихо скрылась в пожелтевших папоротниках.

— Где-то рядом охота, — заметил Мелбери, проводив зверя взглядом.

Действительно, вскоре в отдалении показалась стая гончих, беспорядочно рыскавших вправо и влево, видимо, потеряв след. За ними возникли и разгоряченные всадники. В замешательстве они оглядывались кругом, недоумевая, куда могла подеваться их жертва. Через минуту к пешеходам подскакал, задыхаясь от возбуждения, фермер и, окликнув Грейс, чуть опередившую отца, спросил, не пробегала ли мимо них лисица.

— Пробегала, — ответила Грейс. — Совсем недавно. Она ушла туда. — И она показала рукой.

— И ты не кликнула собак?

— Нет.

— Так какого же черта… не могла сама, надоумила бы старого хрыча! — И фермер пустил лошадь галопом.

Грейс растерялась; взглянув на отца, она увидела, что тот побагровел от гнева.

— Как он посмел… — выговорил он наконец, не в силах скрыть, что уязвлен до глубины души таким обращением с дочерью. — Распустил язык, невежа. Разве так разговаривают с дамой? Увалень деревенский, думает, с образованной, воспитанной девушкой можно говорить, как со скотницей. Шведам да татарам шутки такие шутить позволительно. А я чуть не сотню фунтов в год на тебя тратил, чтоб ты училась, чтоб выше их всех залетела, всем показала, какая у меня дочь. Дело простое, ясно, почему так вышло. Потому, что я шел рядом. Будь это не я, а какой-нибудь помещик в черном сюртуке или пастор этот грубиян по-другому бы заговорил.

— Зачем ты так, папа. Не наговаривай на себя понапрасну.

— Не спорь, так оно и есть, как я говорю. Каков мужчина, такова и женщина, по нему судят, а не по ней. Если женщину видят рядом с джентльменом, ее всегда примут за леди, а если она водится с деревенщиной, всякий подумает, что и сама она немногого стоит. Ну нет, я не позволю, чтобы с тобой так обходились, уберегу хоть не тебя, так твоих детей. Ты будешь выходить на прогулку с видным мужем — не мне чета, да поможет тебе господь!

— Поверь мне, отец, — с волнением возразила Грейс, — меня это ничуть не задело. Мне не нужно другого уважения, чем то, что мне оказывают.

«Иметь дочь тревожно и хлопотливо», — сказал, кажется, Менандр[11] или кто-то еще из греков. К Мелбери это относилось в полной мере, ибо он обожал свою дочь. Что до Грейс, то ею все больше овладевало беспокойство; если ее не влекла мысль смиренно посвятить свои дни Джайлсу, то еще меньше ей хотелось служить предметом честолюбивых устремлений отца.

— Ты не откажешься от должного уважения, коли будешь знать, что этим угодишь отцу, — настаивал Мелбери.

Грейс не сопротивлялась. Против ее воли доводы отца запали ей в душу.

Уже подходя к дому, он сказал:

— Слушай, Грейс, я тебе обещаю, чего бы мне это ни стоило, что я жизни не пожалею, а выдам тебя за джентльмена. Сегодня я видел, какая цена женщине, если рядом с ней нет достойного человека.

Он тяжело дышал, ветерок подхватывал его дыхание и уносил прочь, точно укоряя за несправедливые суждения. Грейс прямо взглянула на отца.

— А как же мистер Уинтерборн? Дело не во мне, то есть не в моих чувствах, но ведь ты дал ему слово…

Лесоторговец нахмурился.