В краю лесов

— Чего не знаю, того не знаю. Только, не иначе, там она и была.

— Но, черт возьми, Роберт, там-то ее и не должно быть!

— Это как сказать. Где же еще улитке быть, как не в огороде? Улитки всегда в огороде живут. Я уж знаю, меня не проведешь. Что улитки, что гусеницы — к капусте так и льнут. Эту тварь, как ни старайся, от капусты не отвадишь.

— Но она хоть была не живая? — содрогнулся Джайлс, подумав о Грейс.

— Ну, это нет. Вареная, вот те крест, вареная. Боже избави, чтоб у Роберта Кридла да в стряпне живая улитка! Ах ты, господи, эта тварь-то мелкая и родилась на капусте, и весь век на капусте, и другого пропитания не знает. И чем она сама не капуста? Но молодая леди какова — сидит, все молчком, другая бы разговор завела, приятно побеседовала, откуда, мол, улитка взялась, а то все, как сычи, сидели, не знали, о чем говорить.

— Что ж, значит, всему конец, — пробормотал Джайлс, тряхнув головой, наклоненной над тлеющими углями, и сильнее хмуря лоб. — Она, Роберт, привыкла не к такому обхождению, ей надо, чтоб были лакеи, чтоб все блестело, мы перед ней деревенщина неотесанная.

— А коли так, пусть поищет себе другого. Нечего было забивать голову науками, заноситься невесть куда; а то еще скажу, незачем было холостому джентльмену устраивать такой пир, а уж если устраивать, так для тех, кто тебе ровня.

— Ты прав, — с горьким вздохом ответил Джайлс и отправился спать.

ГЛАВА XI

— Какая досада… Боже, какая досада, — повторял наутро Мелбери, пользуясь тем, что Грейс еще не спускалась к завтраку.

Но что было делать: отказав Уинтерборну, он изменит слову, разрушит замысел, который до сих пор вынашивал — да и сейчас невольно помогал его осуществлению. Как бы то ни было, все должно решиться в ближайшее время, и надо заранее обдумать, как себя вести.

Того, что есть, не спрячешь: за год Грейс переменилась неузнаваемо, и теперь, вложив столько денег в ее образование, он чувствует, что не в силах, просто не в силах отдать ее за Джайлса, который до гроба будет возиться с яблоками и торговать сидром. Этой женитьбе надо помешать, хотя бы и против желания самой Грейс.

— Конечно, они поженятся, коли ты прямо не скажешь ей, что никто ее не неволит, — заметила ему миссис Мелбери. А то смотри, она тут поживет, обвыкнет, подумает, что и в Хинтоке неплохо живется, и с Джайлсом тоже стерпится, слюбится, в доме у него наведет порядок, — приданое ведь за ней немалое. Это она только поначалу, с непривычки дичится. Я, думаешь, верила, что приживусь в Хинтоке? А вот время прошло, и освоилась. Раньше казалось, пол каменный такой холодный, и совы по ночам ухают — страх, а теперь все ничего; и в глуши люди живут.

— Ты права. Пройдет время, и Грейс будет под стать нам, деревенским. И делать все станет, как мы, и разговаривать так же, еще спасибо скажет, что сосватали за Джайлса. Но мне-то каково думать, что это я своими руками тяну ее вниз, к старой жизни, когда ей впору жить во дворце, когда я себя не щадил, чтоб ее над всеми возвысить. Каково мне теперь знать, что руки у нее загрубеют, — а сейчас пальчики такие нежные, — и ходить она начнет вразвалку да враскачку, как фермерша…

— Ну, такого с нею не будет, — решительно возразила жена.

Когда Грейс сошла наконец к завтраку, отец встретил ее недовольным ворчанием — не то что ему казалось предосудительной привычка долго спать по утрам, но его испугала нарисованная им перспектива.

— Ты мог ворчать на меня, — ответила Грейс, и губы ее дрогнули, — ты мог ворчать на меня, когда я была девочкой, а теперь я взрослая и могу жить своим умом… Но дело не в этом, дело совсем в другом… — И, не договорив, она выбежала из комнаты на улицу.

Мелбери огорчился. Взаимное недовольство отца и дочери было вызвано не друг другом, а сцеплением причин и следствий, не ведающим ни правых, ни виноватых, которого обычно не улавливает и не постигает человеческий ум. Мелбери нагнал дочь уже за домом. Она бесцельно брела по покрытой белой изморозью поляне, где стаями по двадцать — тридцать разгуливали скворцы, а за ними, охорашиваясь на солнце, наблюдало семейство воробьев, уютно устроившихся на цоколе кухонной трубы.

— Вернись, позавтракай, дочка, — просительно проговорил он. — А про Джайлса думай сама и поступай, как захочешь, — я со всем согласен.

— Но мы же помолвлены, папа. Рано или поздно мне придется стать его женой, — ведь ты дал ему слово.

По этому ответу Мелбери заподозрил, что Грейс не вполне равнодушна к Джайлсу, что в глубине души у нее еще, может быть, сохраняется детская привязанность к нему, позднее заглушенная новыми впечатлениями. Однако он счел преждевременным расхолаживать Грейс.

— Вот и ладно, — сказал он. — Нам еще не сейчас расставаться, так что пойди покуда позавтракай. Расскажи-ка лучше, как ты была в Хинток-хаусе, понравилось тебе там?

— Да, там было прекрасно.

— Не то что у Джайлса?

Грейс не ответила, но, зная ее, он догадался, что в молчании ее скрывался упрек за жестокое сопоставление.

— А в какой день, ты говоришь, тебя ждет миссис Чармонд?

— Скорее всего во вторник, но она обещала накануне меня известить.