В колхозной деревне

— Нужны, — спокойно ответил Остапчук. — Но и бумажки могут быть живыми, сегодняшними. А ещё лучше, когда они обращены в завтрашний день. Возьми постановления Пленума…

Раздался короткий стук в дверь. В комнату вошла Наталья Бойченко. Сейчас, переодевшись, она казалась выше, стройнее. На загорелом лице сверкали синевой глаза, и оно дышало свежестью, так украшающей женщин, не боящихся солнца.

— Садитесь, Наталья Климовна, — подскочил Данилевский. — Это хорошо, что вы пришли. Я как раз хотел заняться вопросом, который вас особенно интересует, о грозный страж агротехники!

Наталья ничем не отозвалась на шутку.

— Я не стану спрашивать у вашего сурового начальника, — продолжал Данилевский. — Он сегодня в дурном настроении… Скажите, пожалуйста, вы: чем объяснить, что в прошлом году во время весеннего сева было зарегистрировано пять случаев грубого нарушения агротехники. А в этом году составлено более десяти актов? И это после того, как здесь появилось столько агрономов. Парадокс!..

Глубокие насторожённые глаза Натальи испытующе следили за руками Данилевского, перебиравшими бумаги.

— Что ж тут странного? — сказала она. — Очевидно, в прошлом году не обращали должного внимания.

— Значит, вы считаете, что это явление положительное? — усмехаясь, спросил Данилевский.

Наталья вспыхнула. В усмешке Данилевского она, очевидно, увидела что-то для себя оскорбительное. Она бросила быстрый взгляд на Остапчука, точно хотела сказать: «Как знаете, но я ему сейчас так отрежу…» Однако ответила сдержанно, с подчёркнутым равнодушием:

— Простите, этот вопрос кажется мне ясным…

— На первый взгляд, — поучительно сказал Данилевский, сопровождая свои слова плавным жестом.

Остапчук вспомнил его выражение: «Пока я в области, я умнее».

— Это только на первый взгляд может показаться положительным явлением, — продолжал Данилевский. — А с другой стороны, это в очень неприглядном свете показывает работу специалистов. Вот, скажем, возвращаюсь я и докладываю начальнику об этих актах. Он за голову схватится: что же там мои агрономы делают?

Остапчук внимательно, сочувственным взглядом следил за Натальей. Он видел, что сдержанность, обычно, свойственная ей, борется сейчас с другой чертой характера — прямотой, несколько резкой, может быть, даже суровой прямотой, не терпящей половинчатости.

— Я думаю… — Она подыскивала слова. — Думаю, что начальник сумеет разобраться. В управлении есть люди, которые хорошо знают…

Данилевский засмеялся. Ему нравилась, его забавляла, эта красивая и сердитая девушка.

— Значит, я не сумел разобраться?

Наталья посмотрела на него с нескрываемым презрением.

— Не знаю: не сумели или не захотели… Но знаю твёрдо, что мимо нас не прошло ни одно нарушение агротехники и каждое мы тут же, на месте, выправляли. А в прошлом году…

Данилевский сощурился, но с весёлой улыбкой, словно поддерживая лёгкий, полушутливый разговор, спросил:

— Не кажется ли вам, уважаемая Наталья Климовна, что с первой же минуты нашего знакомства вы отнеслись ко мне… я бы сказал — нелойяльно? Даже неприязненно. Но почему?

Наталья пожала плечами.

— Даже неприязненно?

— Я понимаю: обследователь, — саркастически произнёс Данилевский, — фигура, ни у кого не вызывающая горячих симпатий. В особенности, если дела, будем говорить откровенно, не так уж блестящи. Но, — он внушительно поднял палец вверх, — перед вами обследователь, преисполненный доброжелательства и дружеских чувств, так что никаких оснований…

— Я не уверена в этом, — перебила его Наталья.

Данилевский удивился:

— Ничего не понимаю…

— Бывает, что люди не понимают друг друга, — сдержанно, безразличным тоном проговорила Наталья и повернулась к Остапчуку. — Я хотела с вами поговорить по поводу перестановки тракторов. Вы заняты — я подожду в агроотделе…

Когда за Натальей закрылась дверь, Данилевский, опять скривив губы и вздыхая, бросил:

— Всему учат в наших институтах. Но что касается такта… Такого предмета, к сожалению, нет.

Остапчук помолчал. Он и сам не понимал, что случилось с Натальей Бойченко.

Данилевский вдруг рассердился. Чёрт побери, речь идёт, в конце концов, не о нём и не о его работе, а об МТС, на которой работают Остапчук и эта самая нетактичная особа. Странное дело: он хочет объективно, доброжелательно проанализировать ход сева, показать, что дала работа специалистов, и вот нате вам… Выходит так, как будто он для себя старается. На какого ему это дьявола?

— Во всяком случае, и не для нас, — бросил Остапчук.

— То есть?

Остапчук подумал: нет смысла доказывать, спорить. Но Данилевский настаивал:

— Что ты этим хотел сказать?

— Я хотел сказать, что твой начальник…

Данилевский резко повернулся.

— Он такой же твой, как и мой.

— Ну, пусть будет мой, — нехотя улыбнулся Остапчук. — Так вот, мой начальник, как известно, не очень-то любит неприятные факты и колючие цифры. Особенно, когда с ними нужно итти наверх…

Данилевскому хотелось стукнуть кулаком по столу, крикнуть: «Значит, я для начальства стараюсь?», но произнести эти слова оказалось ещё труднее, чем промолчать. Он протяжно вздохнул, развёл руками и покачал головой.