В июне тридцать седьмого...

   — «Всем военным частям, опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы, приказываем немедленно стягиваться в Николаевское инженерное училище и Инженерный замок. Всякое промедление будет рассматриваться как измена революции и повлечёт за собой принятие самых решительных мер. Председатель Совета республики Аксёнов. Председатель комитета «Родина и революция» Гоц...»

У Константина Александровича Восленского, всё ещё стоявшего за столом президиума, вырвалось:

   — Слава тебе, Господи!

А Дзюбин повысил голос:

   — Господа! — Он поправился без всякого смущения. — Товарищи! Вторая телеграмма из Москвы. — Голос Сергея Родионовича звучал торжественно: — «Кремль в руках юнкеров. В центре, на Пресне, в районе Патриарших прудов — ожесточённые бои. Правительственные войска теснят большевиков!»

Странно — после этого сообщения в зале сохранялась полная, казалось, тяжёлая тишина.

В президиуме поднялся Григорий Каминский, отбросил рукой прядь волос, упавших на лоб; лицо его было мертвенно-бледным. Ольга Розен не отрываясь смотрела на него, чувствуя, как холодеют кончики пальцев, и не осознавая, что такая же бледность заливает и её лицо.

   — Что же. — Голос Каминского был полон горечи и сарказма. — Как тут было правильно сказано... Что же, господа, гражданская война? И кто её развязал? Кто выступил против народной власти? Большевики?

   — Да! Большевики! — раздался голос из зала.

   — Полно! — продолжал Каминский. — Я думаю, здесь всем понятно, чьи интересы защищают так называемые правительственные войска!

   — Они защищают революцию и демократию от деспотии однопартийной власти! — опять закричали из зала.

   — Сейчас на улицах Петрограда и Москвы, — твёрдо и, казалось, спокойно говорил Григорий, — льётся русская кровь... И эта кровь на совести тех, кто предал интересы восставшего народа! А разве в деревне по вине Временного правительства, по существу, не идёт гражданская война? Кто от пробудившегося крестьянства военной силой защищает интересы помещиков и прочих землевладельцев?

   — В этом виноваты вы, — повернулся к Каминскому Восленский. — Именно большевики провоцируют несознательные слои крестьянства на бунты и погромы!

Каминский не обратил внимания на эти слова.

   — Если вы, меньшевики и эсеры, революционеры, то чему радуетесь? — Он обращался к залу и к президиуму. — Что революция может утонуть в крови народа? Но революция не погибнет! Она — победит!

Григорий Каминский сел, а зал пришёл в движение, взорвался возгласами:

   — Да здравствует социалистическая революция!

   — Долой большевиков!

   — Мы не раз погибали на баррикадах!

   — И сидели в тюрьмах за народное дело!

   — Вся власть Советам!..

...Восленский звонил в колокольчик. Когда установилась относительная тишина, он сказал Дзюбину, и торжество звучало в его голосе:

   — Продолжайте, пожалуйста.

   — Да, да! — Сергей Родионович зашуршал листами бумаги. — Блок тульских организаций меньшевиков и эсеров по вопросу о власти предлагает Тульскому Совету рабочих и солдатских депутатов следующую резолюцию. — И он стал читать, стараясь за монотонностью голоса скрыть своё волнение: — «Правительство, созданное частью съезда Советов на почве свершившегося переворота, является чисто большевистским. Оно не может встретить поддержки во всей организационной демократии и, признанное одной партией, лишено достаточной опоры в стране. Раскол в рядах демократии толкает правые элементы к новому сближению с имущественными классами. И теперь контрреволюция под предлогом подавления большевистского восстания мобилизует свои силы для удушения революции...»

Тишина в зале была такая, что слышно было потрескивание фитилей в коптящих керосиновых лампах.

   — «...Гражданская война, грозящая стране неслыханными потрясениями и кровопролитиями, — читал Дзюбин, — ведёт к бессилию демократии и гибели революции. В этих условиях справиться с хозяйственной разрухой, привести страну к миру, разрешить вопрос о земле, обеспечить созыв Учредительного собрания может только демократическая власть, созданная и признанная всеми частями организованной демократии. Фракция меньшевиков и эсеров, отвергая захват власти большевиками, обращается ко всем лагерям демократии с решительным требованием восстановить единый революционный фронт, чтобы революция не захлебнулась в крови солдат, рабочих и крестьян».

Сергей Родионович Дзюбин покинул трибуну.

Зал хранил молчание.

Кауль и Восленский обмолвились несколькими фразами.

Константин Александрович поднялся на трибуну.

   — Приступаем к голосованию, — сказал он. — Голосование будет поимённым и, вместе с подсчётом голосов, займёт много времени. Поэтому гости заседания, которые желают, могут покинуть зал.

Ни один человек не поднялся со своего места...

   — Ставится на голосование резолюция большевиков. — Восленский поднёс к глазам (он был близорук) лист бумаги. — Первой голосует фракция интернационалистов. За или против... — И он начал читать с листа: — Емельянов!

   — Против! — прозвучал голос из зала.

   — Лейтейзен!