— Здесь удивительный воздух — чистый и звонкий, — сказала Суворина. — А кругом вековой лес, я еще не видела такого. И жители — не представляете, как приятно, когда на улице одни молодые и веселые рожицы. Между прочим, я не только стариков не встречала, но и детей.
— Дети скоро появятся, — предсказал Чударыч. — Дети обязательно будут, чудесные дети — местной выделки! — Он засмеялся. — На днях наши проектировщики подобрали великолепное местечко под будущее кладбище, там, в лесу, — он показал пальцем на одну из стен. — Вот уж строительный участок, который будут осваивать позже других. Думаю, мне первому испытать, какова там земля… На всякий случай я присмотрел себе под сосенкой посадочную площадку. Строители обещали сосеночку не срубать, так и сказали: «Батя, сохраним ее для тебя!»
— Ну, вот еще! — возмутилась Суворина. — Как они смели? Вы совсем молодо выглядите!
Чударыч расхохотался, закашлялся, вытер заслезившиеся от смеха глаза. Суворина заговорила о сыне.
— Значит, вы будете писать о нем? Не представляете, как я благодарна, меня так мучило его молчание! Но Игорек не должен знать о нашем разговоре.
— Он ничего и не узнает, — пообещал Чударыч. — Между прочим, я хотел вас спросить вот о чем. Вы сказали, что начали готовиться к поездке вскоре после того, как поняли, что Игорьку приходится несладко. Как вы догадались, что у него неприятности?
Суворина печально улыбнулась.
— Разве можно обмануть мать? Осенью переводы от Игоря шли по телеграфу, хотя тогда и почта хорошо работала. А с началом зимы, когда лучше было посылать по телеграфу, переводы стали почтовые. Разница в оплате составляет несколько рублей, очевидно, эти рубли были очень нужны Игорю. У меня упало сердце, когда я получила первый почтовый перевод.
5
День, когда Суворина улетала в Красноярск, выпал ясный и тихий. Мороз держался около сорока, торжественная тишина простиралась в лесу, только снег скрипел под валенками. Над тайгой выглянуло солнце, очень крупное и красное, глаз смотрел на него, не смаргивая. Мрачный буро-зеленый урман, поднимавшийся по уступам высоких берегов, преобразился — он отблескивал красноватым закатным сиянием, хотя время шло к полудню, даже снег переливался фиолетовыми и розовыми цветами. Суворина с сыном стояла у зимнего аэропорта, деревянного сарая, возведенного на льду реки. Она залюбовалась солнцем, снегом и тайгой.
— Как хорошо! — сказала она грустно. — Я буду вспоминать эти дни, как волшебство. Игорек, ты даже понять не можешь, каким воздухом дышишь, какими красками любуешься!
Игорь промолчал. Он мог бы рассказать и другое о здешнем воздухе, тот иногда мчался со скоростью легковой машины, а краски леса, берегов и неба неделями представляли вариацию одного черного цвета. Но не следовало портить расставания, пусть мама сохранит хорошее воспоминание, ей легче будет в Москве.
— Мороз, а не холодно! — восхищалась Суворина. — Мы в Москве дрожим и кутаемся, когда холода подбираются к двадцати. Боже, как все здесь непохоже на наше!
— Это потому, что суше и нет ветра, — прозаически уточнил Игорь. Он всегда испытывал неловкость, когда мать восторженно говорила. — Сухие морозы переносятся легко.
— Для меня они сохранятся живительными морозами, — ответила мать. — Такая великолепная зима не угнетает, а бодрит!
Самолет, переваливаясь на буграх снеговой дорожки, подрулил к аэропорту. Суворина была единственным пассажиром, остальные места заполняли ящики с пробами руды. Отойди от сына, Суворина дала волю слезам — Игорь видел в окошке самолета ее плачущее лицо. Он кричал: «До свидания!», пока моторы не заглушили его голоса. Тогда он стал махать платком. Мать уже давно не могла видеть Игоря, а он все размахивал платком. Самолет черной стрелкой врезался в пылавшую южную часть неба — солнце пропало за береговым гребнем, но еще сиял его ярко-синий шлейф.
Игорь, не торопясь, возвращался по реке к поселку. Дороги было километров пять, и пока он добрался до дебаркадера, стемнело. По улице бежал Виталий, размахивая письмом.
— Ура! — закричал он. — Все в порядке, Игорь! Предки раскошеливаются. Теперь я заполню последние вопросы автобиографии: «Ваш любимый город? — Рудный. Ваша любимая песенка? — Прощай, любимый город!»
Игорь не понял восторга Виталия. Тот объяснил, что давно взлелеял волчью думку — бежать из этого героического таежно-комариного рая на прозаические московские бульвары, дело было, за стариками — пришлют или не пришлют обязательные две тысячи, чтобы расплатиться с бухгалтерией и купить обратные билеты. Родители пишут, что кое-что продадут, возьмут ссуду в кассе взаимопомощи — и в общем в начале февраля жди запрошенной суммы.
— Нет, каковы старики! — ликовал Виталий. — Потрясающий народ! Всегда войдут в положение!
Игоря поразило и расстроило, что заодно с Виталием Светлана и Леша. Виталий с жалостью посмотрел на него.
— Сосунок! Какая разница, где строить четырехэтажные дома, здесь или в Москве? Стоило ради этого ехать за пять тысяч километров? Разве об этом мы думали, когда отправлялись в тайгу?