В двух битвах

И второй бой оказался неудачным для моряков... Командир корпуса негодовал. Теплянинов и Шейкин по его приказу были отстранены.

5 февраля в 10 часов утра я по срочному вызову явился к командиру корпуса. В небольшой комнате добротного дома вполуоборот к двери стоял незнакомый мне генерал, на скамейке у печки сидел военком бригады Муравьев. У двери навытяжку стоял капитан первого ранга Сухиашвили. Он был без головного убора, утомленный и бледный.

Небольшого роста, коренастый генерал резко повернул голову к Сухиашвили и посмотрел колючим взглядом на его угрюмое лицо. На груди генерала сверкнула Золотая Звезда Героя Советского Союза, под нею — орден Ленина и несколько других боевых орденов. «Лизюков. Вот он какой!» — подумал я, выжидая момента представиться. С минуту он молча, взглядом, полным укоризны и негодования, смотрел на капитана первого ранга. После затянувшейся паузы Лизюков заговорил быстро, твердо, решительно. Видно, не мог он сдерживаться и дал волю своему гневу, совершенно не стесняясь в выражениях.

— Вы, Сухиашвили, не на капитанском мостике находитесь! Вы сейчас общевойсковой командир! У нас, на земле, другое управление войсками. Потеряли его на пять минут, и пошло все кувырком. Это азбука! Она ясна любому взводному командиру. А вы ее не усвоили. В самом начале боя вы умудрились потерять управление войсками!..

Сухиашвили молча, утомленными глазами смотрел на комкора. Говорить было нечего, к тому же комкор, как видно, не терпел возражений. Мой взгляд остановился на Муравьеве. При мне комкор ни разу не упомянул его имени. Но по красному, вспотевшему лицу дивизионного комиссара, по его широко раскрытым глазам я понял, что разговор с ним уже состоялся. Было видно, Муравьев мучительно переживал неудачу.

Оставив на время Сухиашвили, комкор резко повернулся в мою сторону. Глаза его сердито горели.

Я представился.

— Что скажешь о Шейкине? — спросил он резко.

— Плохого ничего не скажу. Дельный комиссар...

— «Плохого ничего!..» — иронически прервал меня комкор, понизив голос до шепота. Он подошел ко мне вплотную: — Какой же к черту «дельный», если поддержал преступный приказ?! — повышая голос, спросил Лизюков.

— Думаю, по неопытности так получилось...

— Взгляните на него! — обратился он к Муравьеву. — Защитник явился!.. Кого вздумал оправдывать? Подумайте только! Ворваться в деревню ценой большой крови, а потом захваченное преподнести врагу на блюдечке... И после этого вы, начальник политотдела, безответственно распространяетесь о какой-то «неопытности»! Да как вы смеете так говорить? Кто вам дал такое право? Вы же за преступное поведение этого Шейкина головой отвечаете! Да, да! И вы сюда явились объяснять, а не защищать разгильдяев! Деревню сдали не за понюх табаку!

Лизюков кричал все громче. Лицо его покрылось красными пятнами.

— И позорно сдали ее Теплянинов, Шейкин и, если хотите, вы, как человек, всецело отвечающий за действия комиссара батальона! Вам понятно это или нет?

— Я не оправдываюсь, товарищ генерал! И Шейкина не защищаю. Но до этого случая комиссар первого батальона показал себя дельным работником...

— Что ты будешь делать! — Лизюков хлопнул руками по бокам. — Плевать я хотел на то, как он «показал себя»! Мы судим о том, что сделал сейчас.

Долго еще генерал Лизюков ругал Теплянинова, Шейкина и меня вместе с ними. И ругал, конечно, по делу. Как могла появиться у Теплянинова и Шейкина эта дикая мысль об отходе на исходные позиции, мне трудно было понять. Люди с большим жизненным опытом — и вдруг приняли такое несерьезное решение! За ошибочные действия Теплянинова и особенно Шейкина я, несомненно, как начальник политотдела нес ответственность. Мне было понятно негодование командира корпуса. Конечно, на все случаи жизни подчиненным политработникам советов не дашь, но подобные ситуации в наступлении возможны, и об этом следовало предупредить хотя бы на одном из совещаний, что, к сожалению, не было сделано. Но вместе с этим у меня не укладывалось в голове и другое: почему прошлую безукоризненную службу Шейкина надо перечеркивать? Да, он совершил ошибку, но до этого случая служил добросовестно, что я и утверждал. Эти и другие подобные мысли занимали меня, когда комкор делал паузы. Но вот генерал замолчал, прошелся по комнате, успокоившись, сообщил, что принял решение сформировать сводный батальон, который вечером должен взять Сычево. И, обращаясь ко мне, смягчившись, спросил:

— Кого рекомендуете назначить военкомом сводного батальона? При этом, — продолжал он, — вы своим личным участием должны всемерно способствовать выполнению боевой задачи!

Вместе с Сухиашвили и Муравьевым я сильно переживал постигшую неудачу. Грубейшая ошибка Шейкина, помимо всего прочего, бросила какую-то тень на политработников бригады. Необходимо было смыть это пятно боевыми делами и доказать на деле, что моряки могут успешно драться и побеждать.