В девяти милях от жилища дьявола

До самого конца отец Марианны не был уверен в своей правоте (иначе головы ломало бы официальное следствие). Около девяти вечера он пришел к набережной, где увидел преступника с выпивкой (не с той ли поющей бутылкой?). Убийца предложил спиртное, якобы из-за тяжелого разговора, и отец Марианны понял, что в бутылке яд. Некоторое время он, наверное, молча смотрел на собеседника: несмотря на смертельный диагноз, жертве было страшно, не могло не быть. Отравитель засомневался в своем плане, но отец Марианны глотнул яд и показал записи. «Невинная овечка» делала вид, что не знает личность преступника, иногда прикладывалась к бутылке — пока смесь не подействовала, и отца Марианны не замутило. Живот скрутила резкая боль, сердце забилось, будто бешеное. Отец Марианны извинился и пошел к воде, его стошнило. Он умылся, но сил подняться не было, и он сел на песок. Ноги дрожали, начинались судороги. Предметы расплывались, разрастались, окрашивались в отвратительные желто-зеленые цвета. Все, что отец Марианны видел — это кислотное море, которое вставало над ним, за ним, вокруг него. Гремящее, шипящее божество, которое оглушало и подавляло последнюю волю человека. Все, что отец Марианны чувствовал — давящую боль в груди, которая нарастала, как звук сирены. Его словно замуровало в пыточной коробке, его трясло, колотило, душило ледяным ужасом. Отец Марианны понимал, что умирает, но все-таки улыбнулся — поверил, что накажет убийцу дочери. Эту полурадость-полугримасу и увидела Вера первого октября.

Убийца наблюдал агонию издали. Он заметил Веру — может, его взгляд она и почувствовала, ибо отец Марианны уже не видел реальный мир, — дождался ухода Веры, обыскал труп и забрал документы с ампулой. Забрал паспорт, кошелек, карточку от камеры хранения, бутылку. Срезал ярлыки с одежды — наверное, они указывали на страну, из которой явился отец Марианны, и упростили бы опознание. Затем отравитель поехал на вокзал, где выпотрошил чемодан и забрал опасные для себя вещи. Опять срезал бирки, кроме тех, что вели в ложном направлении. Выпивку с дигоксином вылил, бутылку разбил — наверняка в другом конце города. Документы и кошелек сжег. Открыл папку. Ампула взорвалась, убийцу оросило краской. Одежду он выкинул, но еще пару дней на коже белели обвинительные пятна.

Если бы не эвакуация, делом бы занялась полиция, и убийцу бы нашли: городок маленький, километров пятнадцать в поперечнике.

И где-то тут неизвестная Маша.

Мария.

Мария неизвестная.

Мария по фамилии Неизвестная?

«От М»?

Веру повело в сторону. Она схватилась за столешницу, чтобы не упасть, и пару минут приходила в себя. Как оглушенная, набрала колл-центр эвакуации и сказала, что потеряла подругу Марию Неизвестную.

— Я не знаю ее мобильный. Вы не поможете? Наверняка у вас все жители в базе? Просто узнать, что с ней все в порядке, да-да.

— 8 914 277 74 67.

Вера сглотнула и набрала номер. Никто не отвечал. Вера сбросила, потерла виски и позвонила снова. Потянулись гудки.

— Господи, как в Кремле! Что? — ответил сердитый женский голос.

— Здравствуйте, — Вера с трудом выговорила слова, будто губы залепили скотчем. — Послушайте, это странно, но у меня, кажется, ваша книга. О, Господи… стихи Омара Хайяма. Вы кому-нибудь отдавали ее?

В трубке помолчали.

— Ох… Ну да. Подарила бывшему мужу. Он такое собирает. А что?

— Вы написали там «От М»?

— Ну да. Я все-таки Маша, а не, там, Петя. К чему эти вопросы?

У Веры онемел язык, она не смогла бы ответить, и лишь думала, как эти «Рубаи» оказались на теле Марианны.

— Алло? А почему вы спрашиваете? Алло?

Вере представился Герман. Его печоринские холодные глаза, которые никогда не улыбались, его рука в пятнах белой, как саван, краски.

«Такой шанс выпадает раз в жизни».

«Такое редкое совпадение антигенов».

«Ты словно получила вторую жизнь».

* * *

Вера тихо поднялась из-за стола и потерла онемелые щеки. Оделась — механически, точно заводная кукла, — выключила из розеток приборы и закрыла на два замка дверь.

Город, темный, холодный и сырой, с хлюпаньем принял Веру в свою подводную могилу. На стенах домов волнами двигались блики лунного света, от пляжа доносилось астматическое дыхание моря.

Вера не запомнила, как и сколько добиралась до причала. Секунду? Час? Глаза вдруг заболели от ядовитого света прожекторов, в котором проступили фантомные силуэты беженцев. Резко, будто повернули регулятор громкости, ударил по черепу грохот толпы и моторов. Вера едва не потеряла сознание от боли в ушах. Мужской голос из динамика на столбе демоническим ревом призывал сохранять спокойствие и держать детей за руки, но в контексте последних дней это звучало не руководством к действию, а жестокой насмешкой.

— Тут есть… журналисты? — сиплым голосом спросила Вера у санитара, который спешил мимо. От шума ее мутило, и уши хотелось стиснуть изо всех сил. — Журналисты… д-да?..

— Едят. Посмотрите у палатки раздачи еды. Зачем вам эти падальщики?

— Хреновы… блин, новости.

— Ко…