В борьбе за трон

– Да, она гнетет меня, и я изнемогу под ее бременем. Но я охотно даю вам клятву в том, что этим диким мятежникам никогда не завладеть моим сердцем. После тягости дня, после исполнения моих трудных обязанностей мы станем беседовать по вечерам о нашей прекрасной Франции; Мария Флеминг споет нам что-нибудь, вы сыграете на лютне, а Мария Сейтон нарядит меня, как бывало для пышных празднеств в Версале. Мы перенесемся мечтою обратно, в милое отечество моей души, и позабудем на несколько счастливых часов, что злая судьба удалила нас отсюда.

Слезы заглушили голос красавицы. Боскозель также дрожал от волнения, когда подавал ей руку, чтобы отвести ее в Сен-Жерменское аббатство.

III

На другой день Мария Стюарт покинула Сен-Жермен. Герцог Гиз и много придворных сановников провожали ее до Кале, где отъезжавшую ожидала галера де Мовильона. Однако ей пришлось прождать шесть дней, прежде чем ветер позволил судну выйти из гавани.

День отплытия был пасмурен, как перспектива будущности Марии Стюарт. Королева стояла на палубе позади своих приятельниц, которые разделяли с ней заточение в Инч-Магоме, радовались с нею, когда она после ночной скачки увидала море, а потом сопровождали ее во Францию. Устремив полные слез глаза на исчезающий берег, Мария Стюарт, махая платком, посылала последний прощальный привет родным и знакомым. Она отказалась сойти в каюту и опустилась на ковер, разостланный для нее.

– Прощай, Франция! – твердила юная королева среди рыданий. – Прощай, моя возлюбленная Франция, ты навсегда потеряна для меня!

Наконец корабль вышел в открытое море, и там взоры Марии провожали каждое судно, плывшее во Францию. Одна галера, с которой только что отдали салют высокой путешественнице, наткнулась на подводный риф и пошла ко дну на ее глазах. Напрасно высылали ей спасательный бот.

– О боже мой, – воскликнула королева, – какое предзнаменование для начала путешествия!

В каюте, куда она сошла только при наступлении ночи, Мария написала те прекрасные стихи, которые сохраняются как трогательное воспоминание ее скорби.

Вот их начало:

Прости, прекрасная страна,
О Франция, прощай!
С тобой разлука суждена
Марии, милый край!
Мое лелеял детство ты…
Простите, юности мечты
И счастья прошлого года!
Вас не забыть мне никогда.
Корабль, что вдаль меня умчит,
Нас лишь пространством разлучит.
О Франция, приют родной,
Навеки сердцу дорогой!
Душой я здесь, ты это знай
И обо мне не забывай.

Корабль благополучно ускользнул от английских крейсеров и после пятидневного плавания достиг Фортского залива. Густой туман помешал заметить маленькую флотилию с суши, и, таким образом, Мария вступила в свое отечество, не встретив здесь торжественного приема.

Как только стало известно, что она высадилась в гавани, население хлынуло ей навстречу со всех сторон, а дворянство приняло ее, чтобы проводить во дворец ее предков в Эдинбург. Это искреннее усердие тронуло королеву, однако не могло развеселить ее. Она невольно сравнивала убожество дикой страны с великолепием парижского двора. Для королевы приготовили хорошую верховую лошадь, но дамам и кавалерам ее свиты пришлось удовольствоваться маленькими горными лошадками.

Мария Стюарт была одета во все белое, а ее волосы украшал венок из роз; это был ее любимый наряд с той поры, как она пленила в нем Франциска; но при первом шаге, сделанном ею, королева ступила на репейник. Колючки впились ей в ногу.

– Это шотландский репейник! – прошептал Боскозель, вынул меч и срубил им несколько головок растения.

Шотландские лэрды мрачно насупились. Этот поступок француза как будто означал, что Мария Стюарт будет носить свою колючую корону с мечом в руке, и взгляд, брошенный ею на графа Аррана, когда она приветствовала прочих дворян, мог подтвердить подобное предчувствие.

– Милорды, – воскликнула она, – здесь произошло много несправедливого; парламент забрал большую волю к ущербу королевской власти, но все это должно быть прощено и забыто. Мы желаем мира и уважения к закону, а также религиозной свободы для каждого. Но хотя мы ожидаем от вас, милорды, согласия и усердия, однако мы не можем скрывать, что никогда не окажем уважения и доверия тем лицам, которые отравили жизнь нашей несчастной матери и всегда содействовали смуте, даже если бы в их жилах текла наша кровь.

Граф Арран мрачно отвернулся и забряцал своим мечом, тогда как остальные лэрды, ослепленные прелестями прекрасной королевы и воодушевленные ее привлекательностью, принесли ей присягу верности.