В аду повеяло прохладой

Поезд шел медленно. Дважды в день в дверь снаружи стучались, охранники изнутри отпирали замок и, откатив дверь, получали у солдат сопровождения коробки с продовольствием и котел с горячей водой. Рацион был похож на лагерный, только вместо сала здесь выдавали маргарин и вместе с двумя кусочками сахара в каждую ладонь высыпали чайную ложку чая. Что ели конвоиры, пленные не знали.

После еды обитатели вагона замолкали, они наслаждались музыкой. Один из охранников, по имени Максимилиан, играл на большой, сантиметров в двадцать пять, губной гармошке с клавиатурой и меняющим регистр рычажком сбоку. Играл замечательно, закрыв от удовольствия глаза. Иногда он что-то играл и по просьбе трех других конвоиров. Прежде чем приступить к исполнению, он каждый раз, с очень серьезным видом уточнив заказ, пробовал инструмент и начинал в очередной раз играть какую-нибудь уже всем знакомую мелодию вроде «Роземунды», «Брызг шампанского» или «Дождь идет». Заключенные наслаждались и в паузах награждали артиста дружными аплодисментами.

Взрыв оглушил всех. Судя по тому, как подпрыгнувший вагон отшвырнуло в сторону, бомба попала в поезд. За первой бомбой последовали другие. Самолетов из-за грохота взрывов слышно не было. Взрывы прекратились так же внезапно, как начались. Конвоиры, поднявшись с пола, побежали к двери. Поезд стоял на полустанке, окруженном лесом. Стреляли со всех сторон. Солдаты обороняли поезд от неизвестных людей, вооруженных автоматами. Конвоиры пытались отогнать заключенных в глубь вагона. Стоящий у выхода Максимилиан обернулся и поверх голов выпустил автоматную очередь, отчего передняя шеренга в панике опрокинулась. Несколько человек упали под ноги напирающим сзади. В следующее мгновение те, кто пытался остановить заключенных, были выдавлены людским потоком из вагона. Конвоиров застрелили прицельным огнем, как только те оказались на земле.

– Максимилиана убили, музыканта! Видел? – крикнул Витек, пробегая мимо лежащего ничком конвоира. Из отворота его мундира выглядывала губная гармошка.

– Дохлого фашиста с гармошкой и автоматом видел.

– Фи! Грубиян! – переведя дыхание, делано возмутился Витек. – Ничего святого!

Недавние попутчики, прижавшись спиной к вагону, смотрели им вслед.

– Ты видел? Чего ждут-то? – забежав за полуразрушенную будку, удивился Виктор.

– Вернемся, спросим? – не останавливаясь, предложил Сеймур.

– Береги дыхание. Беги!

Они бежали долго. Звуки перестрелки уже не доносились, но они не останавливались. И, только вконец обессилев, упали на пожелтевшую осеннюю траву.

– Пошли дальше, здесь оставаться нельзя, – отдышавшись, сказал Сеймур. – Пошли!

– Куда?

– Лишь бы подальше от проклятого вагона. Нас будут искать.

– Я заметил, что из двадцати вагонов поезда лишь наш был товарным. Похоже, это был воинский состав. Интересно, как это нашим бомбардировщикам удалось добраться в такую даль.

– Ты думаешь, наши? – спросил Сеймур.

– Конечно. А кто еще?

День был пасмурный, скоро стало холодно. Даже им, привыкшим голодать, очень хотелось есть. Теперь они не бежали, но шли не останавливаясь. Витек, как всегда, говорил без умолку.

– Тебе есть хочется?

– Еще как, только думать об этом не хочется.

– А думать надо. Представь себе: нам удалось сбежать, нас еще не убили, а теперь мы идем по лесу. Представил? И вдруг в дополнение к этому еще одно чудо: нам навстречу выходит опоссум, и мы на прутьях жарим из него вкуснейший шашлык, – размечтался Виктор. – Ты меня слышишь?

– По-моему, во Франции опоссумы не водятся, – усомнился Сеймур.

– Не веришь ты в чудеса, – вздохнул Витек. – Ну и что? Теперь здесь и фашисты водятся, а раньше не было… Ладно, обойдемся без опоссума. Зато наверняка кролики водятся. Хочу шашлык из кролика.

– Кролика придется зарезать. Сумеешь?

– И не надейся. Ни разу в жизни ради еды я не убил ни одного млекопитающего. Это мой жизненный принцип.

– Значит, и кролик отпадает.

– Я где-то читал, что во Франции иногда кролики и мясники гуляют в лесу парами, – мечтательно сказал Витек.

– Это ты от голода! Лучше береги силы, еще пригодятся.

– Силы? Да я переполнен энергией! Хочешь, на этом месте, не останавливаясь, спою каватину Фигаро?

– Нет, нет! Только не это! – взмолился Сеймур. – Сейчас октябрь, сезон охоты, тут же на твое пение набегут охотники на кабанов.

– Опомнись, человече! Идет война, какие к черту охотники? Сейка! – во весь голос закричал Витек. – Ты еще не понял. Мы на свободе, мы во Франции! Мы – дикие кабаны! – от радости он плакал.

До сих пор им никто не встретился. Во второй половине дня стало совсем холодно. Левую ногу Сеймур сильно натер и теперь заметно прихрамывал. Витек нашел в траве ветку, отломал верхушку, и получилась толстая узловатая палка.

– Теперь ты похож на пилигрима с посохом, – сказал Витек.

– Если не встретим людей, то до утра не доживем, это я говорю тебе как опытный пилигрим, – усмехнулся Сеймур.

Еще километров пять они прошли молча. Первым заговорил Витек.

– Ты совсем-совсем не веришь в чудеса? – ехидно спросил он.