Уважаемые отдыхающие!

Что было правдой. Все попытки Гали научить дочь хоть какому-то рукоделию потерпели крах. Лизины усилия научить Светку вязать хотя бы косичку тоже не увенчались успехом. Светка ненавидела шить, вязать, раскраивать. Зато она умело управлялась с топором. И ей нравилось красить, залатывать швы, покрывать лаком все, что можно. Ей нравились дерево и старая мебель. Любую деревяшку, по которой помойка плачет, Светка могла превратить в новый стул или консоль в коридор. Старый стол она терпеливо покрывала лаком слой за слоем, пока тот не начинал сверкать как новый. И ей не надоедало. Она ходила обляпанная лаком, краской, а над наждачной бумагой тряслась как над сокровищем. Ильич подарил ей на день рождения ручную пилу – счастью Светки не было предела.

Галя шла по коридору в свою подвальную комнату. Дверь в номер Ильича была приоткрыта. Она хотела пройти мимо – сил не было никаких, умоталась за день, но все-таки заглянула.

Ильич стоял у окна и дергал занавеску – то туда, то сюда.

– Ты чего? – тихо спросила Галя.

– Не сплю совсем. Софит прямо в лицо шарашит.

– Давай я.

Галя подошла, аккуратно сдвинула занавеску – кольца зацепились за карниз, – поддернула тюль, сдвинула еще одну половину налево, и софит резко погас. В комнате стало темно. Хоть глаз выколи.

– Заварить тебе чаю? – предложила Галя.

– Да, если можешь. И траву свою туда добавь, пожалуйста, – попросил Ильич.

– Опять не спишь?

– Не сплю.

– Так чего раньше не сказал?

Ильич махнул рукой.

Она включила чайник, сходила к себе в комнату, вернулась с травами. Что-то сыпала, перемешивала.

– Ты из-за Вероники?

– Из-за всего. Не знаю.

– Ну перестань. И не такое переживали. Хуже-то не будет.

– Не будет, – эхом откликнулся Ильич. – Инна Львовна опять доносы строчит, один за другим, ты знаешь?

– Тебе кто сказал?

– Вань-Ваня утром на пляже встретил.

– И что она на этот раз придумала?

– Номерной фонд используем в личных целях.

– А про Лизин мангал?

– Нет, ничего.

– Ну и ладно.

Ильич отхлебнул чай.

– Вероника написала. Пятнадцатого точно будет.

– Она каждый год точно будет.

– Пятнадцатое послезавтра.

– Славику сказал?

– Нет.

– Инна Львовна будет рада. У нее вдохновение проснется, – хохотнула Галя, но Ильич даже не улыбнулся. – Бывало хуже, намного. Пережили. И этот сезон переживем.

– Переживем.

Галина Васильевна тихо ушла. Ильич продолжал пить чай. Он не сказал Гале, даже ей не сказал, что его мучило на самом деле. Выжигало изнутри. И заставляло вернуться в прошлое. Их пансионат хотят выкупить. Ну, вроде как выкупить. Могут и отобрать. И надо соглашаться, пока по-хорошему. А как бывает по-плохому, он прекрасно знает. Закроют в один день, если депутату какому-нибудь в голову взбредет тут виллу построить. Официально объявят, что закрывают на реконструкцию, а там все знают, сколько реконструкции длятся и кто в итоге владельцем оказывается. Вчера приезжал человек – маленький такой, хлипенький, с чемоданчиком. Его Вадик привез. От него Ильич все и узнал – тот передал, так сказать, по старой дружбе.

Человечек этот был неприметным, говорил тихо, аж по губам читать приходилось, вежливый, аккуратный. Шептал про новые возможности, про то, что весь персонал, разумеется, не оставят, но Ильича-то уж точно. И Галину Васильевну, конечно. Им известно про… связь давнюю. Про родство бывшее тоже известно… И для него, лично для Ильича, ничего не изменится – как был директором, так и останется. А остальных, очевидно, поменять придется. Время другое, сами понимаете. Людям комфорт нужен. Чтобы на европейском уровне. А деньги хорошие готовы вложить – в ремонт, капитальный. И про Ильича не забудут. Квартирку ему по соседству организуют, чтобы до работы ходить близко и не здесь, в комнатушке ютиться. Ну и для Галины Васильевны подберут что-нибудь. Только надо по-умному все сделать. Тихо, неслышно и незаметно. Там, наверху, на уровне, так сказать, уже все решили. Только теперь от Ильича зависит, как дальше дело пойдет. В идеале, так сказать, надо козла отпущения найти. Списать на него все грехи и всё – жить дальше спокойно.

– Есть у вас такой? – спросил мужичонка, представившийся Борисом Михайловичем.

Ильич молчал.

– Так я вам подскажу. Инна Львовна. Замдиректора? Подписывает документы? Так давайте ее привлечем. Ну, например, закупила она конфет и чая, а ни конфет, ни чая, допустим, нет.

– Мыло и порошок. Еще бумага туалетная, – подал голос Ильич.

– Да как скажете, – обрадовался Борис Михайлович. – Туалетная бумага так туалетная бумага.

– Не скажу.

– Вам, думаю, известно, что Инна Львовна увлекается, как бы это сказать… эпистолярным жанром. Остается удивляться ее плодотворности. Неиссякаемый поток творчества. Просто диву даешься. Да, мы в курсе. Вы же понимаете, что мы должны реагировать на… как бы это сказать… «звоночки». Но не реагируем. Вы думаете случайно? Нет, все на карандаше, как раньше говорили. Пока не реагируем. А если придется, то уж извините. Я вам предлагаю… ну, вы сами понимаете… Инну Львовну мы привлекаем за нецелевое использование… конфеток или, как вы говорите, туалетной бумаги, а вам мы снимаем головную боль. Подумайте…