Утро помещика

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 лтъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов оставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ, научилъ граммот, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цвтущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Примрная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом хозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость – не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц, то и на язык у простаго человка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. – Чтобы не сть даромъ хлбъ, мачиха не переставала трудиться по сил, по мочи. «Сноха женщина молодая – надо ее пожалть», говорила она себ и старалась исполнять всю трудную работу въ дом. Но сноха не жалла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. – Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор: скотина, лошади, снасть – все было пріобртено ею, безропотно повиновалась и работала изъ послднихъ силъ – «какое примрное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ свт, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ человкъ цнится по польз, которую онъ приноситъ, и старый человкъ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается тмъ больше, чмъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть чмъ нибудь заплатить за хлбъ, который онъ стъ. Зато бездйствіе, желчность, болзни, скупость и эгоизмъ старости неизвстны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти – порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ вра общаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ – великій двигатель человческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и добродтели.

Почти столкнувшись съ Княземъ, молодая баба бойко составила ушатъ, потупилась, поклонилась, потомъ блестящими глазами изъ подлобья взглянула на Князя и, стараясь рукавомъ вышитой рубахи скрыть легкую улыбку, быстро, постукивая котами, взошла на сходцы и скрылась въ сняхъ, какъ будто находя неприличнымъ оставаться съ Княземъ на улиц. Скромному герою моему очень не понравились и движенія эти и нарядъ молодой бабы, онъ строго посмотрлъ ей вслдъ, нахмурился и обратился къ старух, которая согнувъ еще боле свой и такъ лтами черезъ чуръ согнутый станъ, поклонилась и хотла сказать что-то, но, приложивъ руки ко рту, такъ закашлялась, что Николинька, не дождавшись ее, взошелъ въ избу. —

Юхванка, увидавъ Князя, бросился къ печи, какъ будто хотлъ спрятаться отъ него, поспшно сунулъ въ печурку какую-то вещь и съ улыбочкой провинившагося школьника остановился посередин избы. Юхванка былъ русый, курчавый парень лтъ 30, худощавый, стройный, съ молодой остренькой бородкой и довольно красивый, ежели бы не бгающіе каріе глазки, непріятно выглядывавшіе изъ подъ запухлыхъ векъ и недостатокъ 2-хъ переднихъ зубовъ весьма замтный, потому что губы были коротки и безпрестанно складывались въ улыбку. На немъ была праздничная, чистая рубаха, полосатые набойчатые портки и тяжелые сапоги съ сморщенными голенищами. Внутренній видъ избы былъ также бденъ, но не такъ мраченъ, какъ той, въ которую мы заглядывали. Дв вещи здсь останавливали вниманіе и какъ-то непріятно поражали зрніе: небольшой, погнутый самоваръ, стоящій на полк, и портретъ какого то архимандрита съ кривымъ носомъ и шестью пальцами въ черной рамк подъ остаткомъ стекла, около образовъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ оклад.

Князь недружелюбно посмотрлъ и на самоваръ, и на архимандрита, и въ печурку, въ которой изъ-подъ какой то ветошки торчалъ конецъ трубки въ мдной оправ.

– Здраствуй, Епианъ, – сказалъ онъ, глядя ему въ глаза. Епианъ поклонился, пробормоталъ: «Здравія желаемъ, Ваше Сіятельство», особенно нжно выговаривая послднее слово, и глаза его мгновенно обгали всю фигуру Николиньки, избу, полъ и потолокъ, не останавливаясь ни на чемъ; потомъ онъ торопливо подошелъ къ полатямъ, стащилъ оттуда зипунъ и сталъ надвать его.

– Зачемъ ты одваешься? – сказалъ Князь, сядясь на лавку и слдя за нимъ глазами.

– Какже, помилуйте, Ваше Сіятельство, разв можно? Мы кажется можемъ понимать…

– Поди-ка сюда, – сказалъ Николинька, – замчая, что онъ ни на минуту не остается на мст и указывая на середину избы, – я зашелъ къ теб узнать, зачмъ теб нужно продать лошадь, и много-ли у тебя лошадей, и какую ты лошадь хочешь продать?

– Мы много довольны вашей ласкою, Ваше Сіятельство, что не побрезгали зайдти ко мн къ мужику, – отвчалъ Юхванка, бросая быстрые взгляды на архимандрита съ кривымъ носомъ, на печку, на сапоги Князя и на вс предметы, исключая лица Князя, – мы всегда за васъ Богу молимся…

– Зачмъ теб нужно лошадь продать? – сказалъ Князь, возвышая голосъ.