Утро было глазом

После принятия душа Хлопонин снова позвонил жене: она предсказуемо не откликалась. Почти бездумно, тыкая пальцем в уютный сотовый, Хлопонин набрал Марка, тот бодро отозвался и спустя полчаса был у Хлопонина – в его огромном краснокирпичном доме с аркой, выходившей на заросший полынью пустырь.

Длиннополый плащ сидел на Марке необязательно, но он так щегольски затянул пояс, что старомодность его облика сразу сделалась нарочито обдуманной, как будто манифестной. Голос его был тих и рассудительно въедлив.

– То есть ты хочешь сказать, что тебя похитил мертвый человек?

– Я не знаю, Марк, не знаю, – Хлопонин разводил руками, а сам шарил по шкафам в поисках недопитой бутылки виски. – То есть постовые, остановившие меня, приняли его за мертвеца. А он им вовсе не оказался. Цирковой актер? – Хлопонин вновь пожал плечами. – А может быть, татуировщик? Да мало ли кто? Что мы вообще знаем о чужих людях, если сами неспособны жить в согласии со своими желаниями?

– И в новостях о постовых ничего не было?

Хлопонин покачал головой, ему было неприятно недоверие Марка, хотя отдаленной частью ума он понимал, что по-другому быть не может.

– И машина, значит, была прокатная?

Хлопонин кивнул, дверцы от шкафов вхолостую хлопали, в горле жгло.

– А как ты объяснишь, что твоя машина – напрочь замызганная – стоит во дворе дома?

– Ею пользовалась исключительно Лида: почему она не помыла машину в мойке перед тем, как уйти, и воском ее не покрыла – это вопрос к ее совести.

Марк осклабился, по его виду было ясно, что не случилось ничего, о чем бы следовало беспокоиться: услышав об уходе Лиды, Марк хлопнул Хлопонина по плечу и сказал: «Не расстраивайся, она и ногтя твоего мизинца не стоила». Добрый Марк, знал бы он, что Лида против него никогда злого слова не произнесла.

– Знаешь что? А давай-ка проделаем вчерашний путь до Покровского кладбища вместе? Съездим за город и насладимся последними днями бабьего лета, удостоверимся, что это было, скажем, обыкновенное наваждение. Жена ушла от тебя. Вот ты и скис головой. А мы не будем киснуть, разопьем безалкогольного пива на природе и будем таковы, а?

Было решено ехать на паркетнике Марка. Когда они вышли из подъезда, солнечные лучи, словно струями сдавленного воздуха, ударили Хлопонину в глаза: ему тотчас стало жарко, и перемена, произошедшая с погодой за последние два дня, показалась ему едва ли не удивительней, чем случай с трупом.

В машине Марка пахло парным молоком и имбирным печеньем, на заднем сидении, поваленное, лежало детское кресло. Хлопонин задумчиво смотрел в улицу, пронзенную солнцем и им же разоблаченную.

– Знаешь, Марк, а я уже скучаю по Лиде: такое ощущение, что я был слеп, когда жил с ней, а сейчас прозрел, и мир, который я представлял, оказался совсем-совсем другим.

Марк уютно усмехнулся.

– Лучше?

– Красивее, но проще.

До Новинского они следовали согласно указаниям женского отрешенного голоса, который запаздывал с поворотами и метражом, после поворота на проспект Хлопонин чуть было не выхватил у Марка руль.

– Да что с тобой?

– Я тебе говорю, что в обратном направлении, на светофоре нужно развернуться!

– Так Покровское кладбище в том направлении!

Хлопонин не унимался.

– Там было темно, и кто знает, может быть, это вообще было какое-нибудь сельское кладбище?

Марк не стал упорствовать: он лишь улыбнулся слабее прежнего и согласился следовать указаниям Хлопонина, который неукоснительно вел его из города в сторону Куприяново. По краю дороги лежали размазанные шинами груши и яблоки, листва, залитая солнцем, как будто вновь воззеленела. Вдруг Хлопонин сказал, что им следует остановиться у карьера.

– Слушай, ты путаешься в показаниях, мне это не нравится. Тем более нет здесь никакого кладбища, – в голосе Марка сквозь неудовольствие проклевывался страх.

– Я вспомнил: прежде чем мы поехали на Покровское кладбище, мы остановились здесь: лил дождь… и вот он, забор!

Забор оказался блочным и бетонным, ромбовидную половину его занимали неумелые граффити, с двумя искусными исключениями: глубоководной рыбой с огоньком в виде человеческого глаза и рыжим котом, тремя лапами разрывавшим книгу с пустыми листами. Они влезли в дыру, так что Марку пришлось согнуться, полы его черного плаща забелелись. Против ожиданий, за забором не оказалось никакого котлована, не было даже свайных столбов, не говоря об остовах строений: вообще ничего – лишь лентой извившаяся дорога с двумя ухабистыми колеями и опушка леса. Марк развел руками.

– Починок. Этого ты хотел, Александр?

– Идем вон к тому дереву.

Они подошли к желтушной извивистой березе, стоявшей посреди убранного ржаного поля. По стерне подошвы пружинили, пахло холодным солнцем, Марк то и дело оборачивался к трассе, на обочине которой стояла машина, с нее доносились долгие и бешеные звуки мимо следовавших автомобилей.

– Доволен? Здесь ничего нет! Теперь ты убедился? – Марк был вынужден приподнять полы пальто руками, сунутыми в карманы. – Это наваждение! Слышишь? Ты же современный человек, чуть было меня не испугал. Александр?