Утренний Всадник

Стоя над пожарищем, Кремень и Светловой молча смотрели, как князь с ближней дружиной скачет вдоль берега назад, к Лебедину. Обоим было не по себе. Князь не поверил в небесный огонь – гнев и ненависть к дрёмичам затмили ему разум. Он не хотел верить, что его крепость уничтожена волей богов, и это упрямство грозило в будущем новыми бедами.

– Так что князь сказал – строить заново? – раздался позади голос городника.

Кремень обернулся.

– Да что ты, человече добрый! – со вздохом сказал он. – Какое заново? На таком пожарище строить – только труды даром губить!

– Думаешь, опять сгорит? – опечаленно спросил городник.

– Неминуемо! – Кремень покрутил головой. – Хоть кого спроси. Уж если что богам неугодно, то хоть лоб себе разбей…

Городник тяжко вздохнул и отошел. Больше ему нечего было здесь делать.

А Светловой даже не слышал их разговора. Он не мог отвести глаз от быстро удаляющейся фигуры отца, от его багряного плаща, похожего на маленький злобный огонек на ветру. Он даже не думал о том, что гнев отца едва не обрек племя речевинов на внезапную и очень тяжелую войну. Душу его и мысли заполнила Леля-Белосвета. Отсюда было не так уж далеко от Бычьего ручья, где он впервые ее встретил. Но как далеко ушла она сама! Все эти месяцы он надеялся, что как-нибудь все образуется, что отец не заставит его жениться на смолятинской княжне, что придет новая весна, он снова увидит Лелю и она не будет с ним так жестока, как в их последнюю встречу далекой Купальской ночью. Но теперь эти надежды пропали. Отец приказал ему отправляться за невестой. К Медвежьему велику дню он будет женат, и Дева Весны даже не покажется ему. Она будет скользить рядом, он будет чувствовать на лице ее теплое дыхание, но ее образ навек растаял для него в вышине Надвечного Мира.

* * *

Узнав, что на днях княжич уезжает, Смеяна пришла в отчаяние. Ожидание беды все-таки легче, чем сама беда. Весть о том, что ему осталось до отъезда не больше двух дней, заставила ее понять, что все это время она неосознанно надеялась: все обойдется, он не уедет, не женится на княжне… Что дальше, она не знала, но от этой надежды на сердце было веселее. Ох, заря ты моя зоренька, скоро рано да потухать стала…

Терзаясь тоской, Смеяна почти не отходила от Светловоя и проглядела даже новый приезд женихов. Роды Перепелов и Чернопольцев все эти недели, оказывается, ожесточенно торговались. Сказав однажды, что отдаст Смеяну тому, кто принесет две половины ее купальского венка, Варовит стоял на этом и таким образом ушел от решения, которое могло поссорить его с одним из соседских родов. А так Перепела и Чернопольцы могли перессориться между собой, но он с обоими останется в мире. А обиженному, потерпевшему в этом споре поражение, можно будет предложить вместо Смеяны другую невесту, а тому неловко будет отказаться. Вон Веснянка или Заботина дочь Коноплянка ничем не хуже Смеяны. Да и Верёну надо же за кого-то отдавать…

Ни те ни другие не хотели уступать. После пожара вера в чудесную удачу Смеяны возросла: все знали, что именно она заранее предчувствовала беду и вывела из дома отроков и самого княжича. Каждый хотел получить в свой род столь удачливую женщину, и Чернопольцы с Перепелами предлагали друг другу такое богатство полотном, зерном и скотом, что оно уже почти превышало вено за невесту. На меже беспокойных дрёмичей, где теперь стоило ждать набегов и княжеских сражений, подобная женщина в роду могла означать спасение.

Прослышав о скором отъезде княжича, на огнище Ольховиков стали собираться гости. Старейшины всей округи считали нужным поклониться Светловою на прощание. Светловой учтиво приветствовал стариков, расспрашивал каждого о благополучии рода. Он говорил мало, но его ясные, немного грустные глаза смотрели с таким вниманием и участием, что старейшины оставались очень довольны беседой.

Общее удовольствие испортил Легота. Староста Чернопольцев явился в сопровождении четырех сыновей, а позади всех стоял его внук Премил. При их появлении старейшина Перепелов, Мякина, явившийся одним из первых, тревожно заерзал на месте, поджал губы. Он надеялся, что княжич не даст его в обиду, но связываться с шумным и самоуверенным Леготой никто не любил.

– Пришли мы к тебе, княжич светлый, просить честного суда! – сказал Легота, пихнув в угол свою медвежью шубу и размашисто кланяясь. – Кроме тебя, как видно, никто нас не рассудит!

– Кто же вас обидел? – спросил Светловой.

– Не обидел – мы себя в обиду-то не дадим! – бодро отозвался Легота. – А вышло у нас несогласие. Из-за невесты мы поспорили. Мы первыми к девке посватались, нам первым было обещано, – Легота бросил беглый взгляд на Варовита, – а другой род хочет нам дорогу перебежать! Нашу невесту из рук выхватить!

– Да ты… – начал было возмущенный Мякина, больше не имея сил сидеть спокойно, но Варовит дернул его за рукав и многозначительно двинул бровями: всякому слову свой черед.

– Мы невесты-то своей не отдадим! – продолжал Легота, не удостоив Мякину даже взглядом. – Да ведь как бы потом обид не было! Станут тебе жаловаться, будто ограбили их…