Утренний Всадник

Грач оттолкнул долбленку от берега, вскочил в нее, оттолкнулся веслом, стал выгребать к середине. Несколько раз он оглядывался, и Смеяна каждый раз махала ему, чтобы плыл быстрее. На блестящей воде черный очерк долбленки и человека в ней был хорошо виден, и Смеяна провожала его глазами до самого противоположного берега. Но там царила густая тень, и лодочка пропала в ней, еще не дойдя до песка. Как она пристала, Смеяна не могла видеть.

Ну вот и все. Смеяна постояла еще, вслушиваясь, но даже ее звериный слух не различал ни всплеска, ни шороха на другом берегу. Только перегрызенный ремешок с девятью узелками остался у нее на память о Граче. Нет, это не имя. Напрягая память, Смеяна прошептала про себя: Байан-А-Тан. Жаль, она так и не догадалась спросить, что означает это имя.

Вокруг нее было тихо-тихо, дремал Истир, шептала во сне березовая роща. Смеяне казалось, что она осталась одна во всем мире, но ей было не грустно, а тепло.

Глава 4

Время близилось к полуночи, растущий месяц то выглядывал сквозь облака, то снова скрывался. На всем пространстве берега, сколько хватало глаз, было черно и тихо. Только на широкой отмели тлел маленький красноватый огонек, а возле него на песке сидела, сжавшись в комок, женская фигура в белой рубахе с длинными широкими рукавами.

В трех шагах от костерка высились темные груды веток боярышника. Их сюда натаскали Ольховики и Перепела, чтобы прикрыть могилы убитых дрёмических лиходеев. Жесткие коричневые шипы злобно щерились во все стороны – они не дадут воли мертвецу, если он вздумает выйти в белый свет мстить за свою смерть.

Женщина осторожно подкладывала в костерчик веточки, и при каждом ее движении раздавался слабый серебристый звон. Возле нее на песке были разложены пять пучков веток осины – дерева мертвых. С другой стороны лежала целая охапка синих цветков Велес-травы. Звенила один за другим плела маленькие венки и накрывала пучки осины. Семь человек потеряла убитыми дружина Озвеня в той битве на Истире. На этом самом месте, по рассказам побывавших в плену, речевины закопали мертвых. И сюда пришла Звенила, чтобы призвать дух Байан-А-Тана.

Разложив все семь венков, ведунья протянула ладони к огню. Тихое пламя лишь изредка выхватывало из темноты часть ее лица, и казалось, что не живая женщина, а сама Морена пришла ворожить, вязать и раскидывать сети тьмы, слушать шепот плетучих трав, навевать сны дремлющей земле и потягивать из нее живительную силу, сторожить ворота Навьего Подземелья, выпускать его обитателей на недолгую волю. В омуте полуночи земля спала, бессознательно поддаваясь вещим словам; скрытые от солнечных очей Дажьбога, грани нерушимого колебались, обретая иную, невидимую жизнь – ручей с ручьем сбегается, гора с горой не сходится, лес с лесом срастается, цвет с цветом слипается, трава развивается. Темные ворота Подземелья бесшумно вращались, и чародейка пела, незрячими глазами глядя за Синюю Межу:

Улетели мои соколы ясные
На иное, на безвестное живленьице!
Сяду я кукушкой во сыром бору,
Сяду серой совой на крутом берегу,
Стану звать-выкликать добрых молодцев:
Вы плывите ко мне синим облаком,
Вы придите ко мне частым дождиком,
Вы летите ко мне, ясны соколы!

Звенила положила руку на крайний венок из Велес-травы и позвала:

– Зову тебя, Неждан сын Догада! Приди ко мне!

Чародейка убрала руку и подбросила еще веток в костер. Пламя взметнулось, под кучей наломанного боярышника затеплился бледный синий огонек. Словно птица, пробравшись меж колючих веток, он взметнулся и погас, рассыпался дождем голубоватых искр. По темной роще над берегом пронесся тихий вздох, еле слышно шепнули крылья в вышине. Черный сокол пал с темного неба и сел прямо на кучу веток, покрытую венком. Порыв ветра ударил пламя костра, огненные языки взметнулись, заплясали, потом снова зашевелились ровно.

– Зову тебя, Домет сын Середы! Приди ко мне!

Еще один синий огонек отлетевшего духа выбрался из-под земли, еще один черный сокол влетел в круг дрожащего света и сел на предназначенный ему венок. Одного за другим Звенила вызвала духи шестерых отроков. Настал черед седьмого, того самого, ради которого она и отправилась в этот путь.

– Зову тебя, Байан-А-Тан сын Молнеслава! – произнесла чародейка, и голос ее заметно дрожал. – Приди ко мне!

Дрожали ее руки, бросившие несколько веточек в огонь, – Звенила не была уверена, что дух Байан-А-Тана услышит. Ведь половина крови в нем была чужой, куркутинской: после его смерти духи предков по матери пытались утащить его к себе, бились за него с духами предков по отцу. Как знать, кто победил?