Ушма

Я успокоился только под вечер, так и не найдя никакого разумного объяснения своей находке. Да и нужно ли было? То, что случилось в тот день, как и все события вокруг той трагедии, не могли быть истолкованы сколь либо логично и осмысленно. В конце концов, в разные годы я неоднократно предпринимал попытки изложить всю истории так, чтобы в ней появился хоть какой-то здравый смысл. Я рисовал схемы, делал заметки, тщательно описывал все известные мне факты и старался, насколько это возможно, воспринимать их максимально отстранённо, но всё было тщетно. Это было нечто сверхъестественное и ничто иное, как бы я к этому ни относился.

Я также понял и нечто иное. Как то раз, я услышал фразу, о том, что никогда не поздно обрести счастливое детство. Поначалу, эта мысль меня удивила и вдохновила. Я отдался ей всей душой на многие годы и никто в целом мире не смог бы меня упрекнуть, что я не приложил достаточно сил, чтобы воплотить её в жизнь.

Однако, у всего есть предел. Не все увечья можно исправить. Не все поступки переосмыслить. Не во всём можно найти светлую сторону. Жизнь не предполагает счастье — оно лишь одна из возможностей. Далеко не главная и вовсе не обязательная. Есть тайны, неподвластные нашему разуму. Они как глубокое клеймо, которое можно убрать лишь содрав всю шкуру. Моя душа была заклеймена и не было никаких сил, чтобы убрать эту роковую печать, пробуждающуюся с приходом тьмы и отравляющую меня изнутри. Если я и мог иметь счастливое детство, то лишь на один день, потому что каждая ночь вновь стирала его без остатка, являя к утру кровоточащую плоть. Быть может, то была справедливая плата за то, что тьма потеряла мой след. Быть может — нет. Так или иначе, в конце концов я осознал, что на этом мрачном представлении я могу быть лишь зрителем и это знание принесло мне некоторое утешение.

Когда сумерки коснулись участка, я разжёг самовар — не столько ради чая, сколько ради семейной традиции и устроился подле него. Дым моей трубки смешивался с дымом из трубы, пока я сидел на скамейке под старой сосной, время от времени подбрасывая в огонь сухие шишки. Темнота постепенно выливалась из леса и накрывала дачи, но я не был взволнован. Самовар уютно пыхтел рядом, на улицах зажигались фонари, а в хозблоке негромко напевало радио и горел свет. Всё это до боли напомнило мне тот вечер, когда я по традиции забрался на сосну, чтобы снять скворечник и напоследок, окинуть взором свои владения.

Шальная мысль неожиданно закралась в мою голову. Я усмехнулся — а почему бы и нет?! Я отложил трубку, немного примерился и начал карабкаться наверх, благо что ветвей на стволе было много и они были толстые. Несмотря на отсутствие практики, я достаточно быстро добрался до уровня своего окна на втором этаже, а потом поднялся чуть выше и удобно устроился в большой развилке.

Наверху было ещё светло и большая часть Крыма лежала передо мной как на ладони. Было странно вновь увидеть дачи с этого ракурса. Я не поднимался на сосну с тех пор как закончил школу, но пейзаж с той поры мало изменился. Разве что зелени вокруг стало больше, поскольку множество участков было брошено и они стремительно зарастали, превращаясь в непроходимые джунгли.

Я долго смотрел на лес, дорогу, участки соседей и на свой участок, представляя, что я вновь вижу за стеклом кухни мать и отца. Но, увы, то были лишь грёзы.

Когда окончательно стемнело, я начал спускаться. Я выбрался из развили и стал выискивать опору для ноги, когда заметил красный огонёк меж ветвей. Я не сразу понял, что меня смутило, но затем словно прозрел. Точно такой же огонёк я не раз видел отсюда много лет назад — это был огонь от большого торшера с красным абажуром, что стоял на втором этаже анютиного дома. Того, что четверть века назад сгорел дотла…

Я заёрзал на ветвях, пытаясь разглядеть в каком именно из домов горит красный свет, но было уже слишком темно, чтобы можно было разобраться что-либо. Пока я обдумывал, что мне предпринять, свет погас, будто его и не было, и я, выждав немного, осторожно спустился вниз.

Самовар уже остыл, но признаться мне было не до него. Что то должно было произойти. Я чувствовал это. Покой и умиротворение летней ночи не могли меня обмануть. Моя правая рука ныла, и время от времени её сводила легкая судорога. Море отступало перед тем, как вернуться гигантской волной, но я никак не мог понять, откуда будет нанесён удар.

Моей первой мыслью было немедленно сесть в автомобиль и уехать, но я решился не поддаваться панике. В конце концов, плохие предчувствия преследовали меня уже много лет, но я всё ещё был жив и не намеревался сдаваться без боя.

Оставив свет в хозблоке включённым, я зашёл в дом, запер дверь и зажёг свет во всех комнатах. Затем вытащил из шкафа двустволку и зарядил её патронами с картечью. Тяжесть оружия и его запах придали мне спокойствия. Я сел на большое кресло в углу, включил телевизор, убрав звук и закурил трубку. Мне предстояла длинная бессонная ночь. Вдоволь времени, чтобы как следует обо всем поразмыслить.