Ушел, но не забыт

  «Ты знаешь, зачем ты здесь, Рэй. Если я назначу тебя главным судьей Соединенных Штатов, ты примешь?»

  «Да, господин президент».

  Форбс ухмыльнулся. Напряжение в комнате испарилось.

  «Мы сделаем объявление завтра. Из вас будет великий главный судья».

  «Я в долгу перед тобой», - сказал Колби, не решаясь сказать больше. Он знал, что президент сделает предложение, когда его вызвали в Белый дом, но это не помешало ему почувствовать себя легким, как парящее облако.

  Раймонд Колби сел как можно тише и шаркал ногами по ковру, пока не нашел свои тапочки. Эллен Колби зашевелилась на другой стороне их кровати размера «king-size». Сенатор смотрел, как лунный свет играет на ее умиротворенном лице. Он изумленно покачал головой. Только его жена могла уснуть ангельским сном после того, что произошло сегодня.

  В логове Джорджтаунского особняка Колби находился винный шкаф.

  Колби приготовил себе немного бурбона. На верхней площадке старинные напольные часы отсчитывали секунды, каждое движение старых стрелок было отчетливо слышно в тишине.

  Колби поставил стакан на каминную полку и взял рамку d и выцветшую черно-белую фотографию, сделанную в тот день, когда отец выступал в Верховном суде США. Ховар д Колби, видный партнер самой престижной торговой фирмы с Уолл-стрит, скончался за своим столом через два месяца после того, как была сделана фотография.

  Рэймонд Колби, возможно, был первым в Гарвардском юридическом университете, генеральным директором Марлин Стил, губернатора Нью-Йорка и сенатора Соединенных Штатов, но он всегда видел себя в отношениях со своим отцом, как в тот день на ступенях суда. , десятилетний мальчик под защитой мудрого и грубого великана, которого Раймонд запомнил как самого умного человека, которого он когда-либо знал.

  От улицы ко входу во двор вели пятьдесят три широких ступеньки. Реймонд считал, поднимаясь на них, взявшись за руки со своим отцом. Когда они проходили между колоннами, поддерживающими западный портик, его отец останавливался, чтобы указать на каждого правосудия «Ундера Закона», выгравированного на белоснежном мраморе Большого зала.

  «Вот что они здесь делают, Раймонд. Правосудие. Это суд последней инстанции. Последнее место для всех судебных процессов в этой великой стране».

  Массивные дубовые двери охраняли покои Суда, но зал суда был интимным. За приподнятой скамьей из красного дерева стояли девять стульев с высокими спинками разных стилей.

  Когда судьи разошлись по своим местам, его отец встал.

  Когда Говард Колби обратился в суд, Раймонд с удивлением услышал уважение в голосе человека, вызывающего уважение других. Эти люди в черном, эти мудрецы, которые возвышались над Говардом Колби и внушали ему уважение, произвели неизгладимое впечатление. Возвращаясь на поезде в Нью-Йорк, Раймонд молча поклялся однажды сесть на скамейку высшего суда страны.

  Объявление будет сделано на завтрашней пресс-конференции.

  Ожидание началось в пятницу, когда источник в Белом доме сообщил ему, что президент сузил свой выбор до сенатора и Альфреда Густафсона из Апелляционного суда Пятого округа. Сегодня днем, во время их встречи в Овальном кабинете, президент сказал Колби, что все дело в его членстве в Сенате. После катастрофического поражения Мейбл Хатчингс, его первой кандидатуры, президент хотел уверенности.

  Сенат не собирался отказываться от одного из своих, особенно кого-то с полномочиями Колби. Все, что ему нужно сделать сейчас, это пройти процесс номинации невредимым.

  Колби отложил фотографию и взял свой стакан. Не только возбуждение от номинации мешало ему уснуть. Колби был честным человеком.

  Когда он сказал президенту, что в его прошлом не было скандалов, он сказал правду. Но что-то было в его прошлом. Мало кто задумывался об этом. Тем, кто это сделал, можно было доверять молчание. Тем не менее его беспокоило то, что он не был полностью откровенен с человеком, который исполнял его величайшую мечту.

  Колби отпил свой напиток и уставился на огни столицы. Бурбон делал свое дело. Его напряженные мускулы расслаблялись. Он чувствовал себя немного сонным. Невозможно было изменить историю. Даже если бы он знал, что принесет будущее, он был уверен, что не сделал бы другого выбора.

  Беспокойство сейчас не изменит прошлого, и шансы на то, что его секрет всплывет на поверхность, были очень малы. Через час сенатор заснул крепким сном.

  В третьей главе.

  Печально было то, что после интрижек и лжи, не говоря уже о разводе, в результате которого Алан Пейдж жил в той же обшарпанной квартире, в которой он жил, когда был студентом юридического факультета, он все еще любил Тину.

  Она была тем, о чем он думал, когда не думал о работе. Поход в кино не помогал, чтение книг не помогало, даже постель с женщинами, с которыми его устраивали друзья из лучших побуждений, не помогало. Женщины были худшими, потому что он всегда обнаруживал, что сравнивает, и никогда не складывались. Алан не был с женщиной несколько месяцев.