Надо было огласить Бобби этот список. Но все они были врачами сначала, ответил бы Бобби. Нет, другие врачи отнесутся ко мне с недоверием, потому что я предпочел сначала стать писателем. Никто не поверит, что я смогу. Или что я всерьез. Как врач я буду вызывать то же подозрение, какое вызывал как писатель. А как же бедняги пациенты? Этот новый доктор, он написал “Карновского”, он не хочет лечить меня, а хочет узнать мою историю и поместить ее в книгу.
– Рики, вы феминистка?
– Я просто шофер, сэр.
– Не поймите меня неправильно. На самом деле я люблю феминисток – за то, что они такие беспредельно глупые. Они говорят об эксплуатации. Для них в большинстве случаев эксплуатация – это когда мужчина занимается сексом с женщиной. Когда я хожу на телешоу, когда меня туда приглашают бороться с феминистками и те заводят свою пластинку, я им говорю: “Знаете, есть подходящее для вас место – ни порнографии, ни проституции, ни извращений. Называется оно Советский Союз. Может, вам туда поехать?” Обычно они на некоторое время затыкаются. Где бы я ни появился, везде начинаются споры. Вечные судебные процессы и тяжбы. Я всегда воюю. Я – вымирающая особь, за мной идет охота. Это потому, что я представляю угрозу. Серьезную угрозу. Я все время физически ощущаю, что меня бьют. И я не драматизирую. Есть люди, которые могут меня ударить. Мне угрожают смертью, Рики. Если бы я показал вам письма с угрозами, вы бы увидели – половина заканчивается словами: “Только еврей на такое способен. Только жид может пасть так низко”. Это как подсчет убитых во Вьетнаме. Если тебя определяют не как человека, твое убийство можно оправдать. Для этого достаточно одного человека с пулей. Он может убить меня завтра. Или сегодня вечером. Мне нужно разрешение на оружие. Немедленно. У меня много оружия, но я хочу, сами понимаете, чтобы все было по закону. В Нью-Йорке мэр до сих пор вынуждает меня биться за получение разрешения на оружие, а потом просит меня поддержать его оппонента. Нет, не прямо, не так, просто кто-нибудь заходит в клуб и говорит: “Мэр будет очень признателен, если… и т. д. и т. п., и – деваться некуда – я все выполняю. Иначе мэрия сделает так, что будет еще хуже. Я очень боюсь похищения. В интервью и публичных заявлениях я никогда не упоминаю жену и сына. Купил страховку от похищений в лондонском “Ллойдсе”. Но это не значит, что они вынудят меня остановиться. Я никогда не стану приличным, приемлемым порнографом вроде Хефнера, с приемлемой “философской” белибердой. И я никогда, никогда не стану приличным приемлемым евреем. Какого вы вероисповедания? – Лютеранка.
– Никогда не хотел быть протестантом. А многие евреи хотят. Но не я. Ассимилироваться, стать респектабельным, держаться отстраненно – как англосакс, я понимаю тех, кто желает, но я никогда и не пытался. Я вижу всех этих благородных англосаксов с прекрасными седыми шевелюрами, костюмами в полосочку – они само совершенство. Они мои юристы. Это их я посылаю вместо себя в суд. Евреев я не посылаю. Евреи слишком психованные. Они как я. Способны на крайности. И евреи потеют. А эти парни, они себя контролируют, в них есть сдержанность, и это я уважаю. И еще они
– Нет, сэр.