Урок анатомии. Пражская оргия

Верный адепт наверняка свято чтил все мнения заслуженного профессора, в том числе и касательно меня.

– Я – Натан Цукерман.

Цукерман представил, как адепт с ухмылкой передает шифрованную ехидную записку другому ухмыляющемуся адепту. Их там, наверное, десятки. Сам когда-то был таким.

– Это по поводу статьи, которую Аппель просил меня написать. Я звоню из Нью-Йорка.

– Он неважно себя чувствует, – сообщил адепт. – Вам придется подождать, пока он вернется к своим обязанностям.

– Не могу, – ответил Цукерман. – Я тоже неважно себя чувствую.

После чего он тут же позвонил в справочную службу Бостона. Пока оператор просматривал данные по пригородам, Цукерман разложил на кровати содержимое папки с материалами по Аппелю. Медицинские книги он сбросил на ковер, а на тумбочке собрал черновики незаконченных писем, через силу написанных от руки. Он не мог положиться на импровизацию – слишком он был взвинчен, однако если бы он подождал, пока сможет мыслить и говорить разумно, он бы так и не позвонил.

В резиденции Аппеля в Ньютоне трубку сняла женщина. Та самая хорошенькая брюнетка с пляжа в Барнс-Хоул? Она, наверное, уже совсем седая. Все мудреют – кроме меня. По телефону ты только можешь напомнить ему о его первоначальной оценке. По телефону ты сейчас ведешь себя как еще больший псих, чем те психи, что звонят тебе. Когда ты увидел, как он прогуливается по пляжу, так ли тебя поразили его узкие плечи и белый рыхлый торс? Конечно, он ненавидит твои книги. Вся эта грубая физиология ему давно не по вкусу. Никогда не была по вкусу – во всяком случае, в литературе. Вы двое не подходите друг другу по всем статьям. Ты сочиняешь сюжеты, исходя из своих пороков, придумываешь двойников своим демонам, а он считает критику голосом добродетели, кафедрой, с которой порицают нас за наши слабости. Добродетель дает право голоса. Добродетель – это цель. Он проповедует, он судит, он направляет: жить правильно – вот что превыше всего. И суть конфликта банальна: не следует делать еврейскую комедию из половой жизни. Как у кого встает – это для гоев вроде Жене[34]. Сублимируй, дитя мое, сублимируй, как физики, что дали нам атомную бомбу.

– Это Натан Цукерман. Могу я поговорить с Милтоном Аппелем?

– Он сейчас отдыхает.

– Дело довольно срочное. – Она промолчала, и он уныло добавил: – По поводу Израиля.

Он тем временем перекладывал письма на тумбочке, искал, с чего начать. Выбрал нечто враждебное и жесткое, затем отверг – за недостаток такта и уважительности, затем вернулся к этому варианту – именно за эти недостатки – к трем фразам, написанным прошлым вечером, когда он оставил попытки написать о Яге; о Яге он не сумел написать и трех слов. Профессор Аппель, я убежден, что, когда отдельные люди или группа людей публично демонстрируют свои добродетели и целомудрие, в остальных это вызывает вспышку невротической вины. У антисемитизма глубокие и перекрученные корни, выкорчевать их нелегко. Однако, если уж печатные заявления евреев и имеют какое-то воздействие на мнения и предубеждения неевреев, то, что я, как вы хотите, написал бы в колонке, принесло бы куда меньше пользы, чем слова “Евреи дрочат ежедневно” на стене общественного туалета.

– Милтон Аппель слушает.

– Это Натан Цукерман. Извините, что побеспокоил вас во время отдыха.

– Что вам нужно?

– У вас найдется несколько минут?

– Простите, а в чем дело?