Урок анатомии. Пражская оргия

Все так, ну а что, когда тебе приестся меня лечить? Глория, конечно, права, и страдающий мужчина (во всех остальных смыслах состоявшийся) является для некоторых женщин искушением, но что происходит, когда неспешное лечение не приносит плодов и нежных благодарностей не поступает? Каждое утро, ровно в девять, она отправляется в мастерскую и возвращается только к ланчу – заляпанная краской, погруженная в свои картины, мечтающая заглотить сэндвич и вернуться к работе. Мне знакома такая погруженность. И моим бывшим женам тоже. Будь я здоров и погружен в новую книгу, я мог бы решиться и переехать, купил бы себе парку и валенки, крестьянствовал бы вместе с Дженнифер. Днем существовали бы по отдельности, каждый сосредоточенный на своем, трудились бы поодиночке, так же рабски, как крестьяне на земле, над своими упрямыми замыслами, а вечерами собирались бы расслабиться вместе, делили бы хлеб, вино, беседу, чувства и постель. Но делить постель легче, чем делить боль. И она это довольно скоро осознает, а я начну читать “Новости искусства”, обложенный пакетами со льдом, научусь ненавидеть Хилтона Крамера[33], а она не только днями, но и ночами будет пытаться одолеть Ван Гога. Нет, он был не готов из творца превратиться в сожителя творца. Ему нужно было избавиться от всех женщин. Пусть и нет ничего подозрительного в том, что кто-то прилепился к такому, как он, но ему уж точно не следует прилепляться ко всем им. Все они, такие заботливые, такие терпеливые, готовые удовлетворять все мои нужды, лишают меня того, что мне необходимо, чтобы выбраться из этой ямы. Дайана умнее, Дженни – творческая личность, Яга по-настоящему страдает. А с Глорией я чувствую себя Грегором Замзой, ждущим на полу у буфета, когда сестра принесет ему поесть. Все эти голоса несмолкаемым хором напоминают мне – будто я мог это забыть, – как я неблагоразумен, как ленив и беспомощен, чрезмерно завален благами, как мне повезло даже в моих невезеньях. Если хоть еще одна женщина начнет читать мне нотации, уж лучше отправьте меня в палату для буйнопомешанных.

Он позвонил доктору Котлеру.

– Это Натан Цукерман. Что значит “долорогист”?

– Добрый день, Натан. Так вы получили подушку? Начали пользоваться?

– Да, ее доставили, спасибо. Вы подписались как долорогист. Я сейчас как раз лежу на подушке и решил позвонить вам, уточнить определение.

На самом деле он позвонил узнать о гипнотических практиках, применяемых в трудных случаях, позвонил, потому что традиционные методы высокоуважаемых врачей никакого облегчения не принесли, потому что он не мог позволить себе отказаться от нового метода только из-за того, что врач пожилой и эксцентричный человек, или из-за того, что врач-изгнанник ностальгирует по тем же трущобам, что и он. Все родом откуда-то, все стареют, все говорят с тем или иным акцентом. Излечение ни от Господа Бога, ни от больницы Маунт-Синай не придет – теперь это стало ясно. Гипноз казался огромным шагом назад – после того, как он сам сколько лет всех гипнотизировал, однако если кто-то действительно сможет поговорить с болью напрямую, не требуя от него поисков смысла, без помех вечно жужжащего эго…

– Долорогия – это неологизм доктора Котлера или область медицины, которую можно изучать?

– Это то, что каждый врач изучает ежедневно, когда к нему приходит пациент и говорит: “Доктор, у меня болит”. Но я как раз считаю долорогию своей основной специальностью, потому что мой метод заключается в отказе от лекарств и аппаратов. Я – из времен стетоскопов, термометров и хирургических щипцов. Для остального есть два глаза, два уха, две руки, рот и самый главный инструмент – врачебная интуиция. Боль – она как плачущий ребенок. Не может объяснить, чего хочет. Долорогист докапывается до сути дела. Хроническая боль – это загадка, разгадывать которую у большинства моих коллег времени нет. Многие из них ее боятся. Многие врачи боятся смерти и умирания. Когда люди умирают, им требуется невероятное количество поддержки. И доктор, который боится, не может им ее дать.

– Вы сегодня днем свободны?

– Для Натана Цукермана я свободен в любое время суток.

– Я бы хотел зайти, побеседовать о том, что мы будем делать, если подушка не поможет.

– Мальчик мой, голос у вас расстроенный. Приходите сначала на ланч. Я живу с видом на Ист-Ривер. Когда я здесь поселился, думал, буду стоять и смотреть на реку по пять часов в день. Теперь я так занят, идет неделя за неделей, а я и не успеваю вспомнить, что здесь есть река.

– Мне хотелось бы поговорить о гипнозе. Гипноз, отметили вы в своей записке, иногда помогает в таких случаях, как у меня.