Уральский Монстр

Все чрезвычайные происшествия, случавшиеся в дни государственных праздников Советского Союза, попадали на особый контроль областного руководства, о чём было написано выше. В условиях жесточайшей цензуры уже с середины 1920-х гг. оппозиционные партии и движения практически не имели возможности громко заявить о себе и обратиться к широкой общественности. Такие попытки пресекались силовыми ведомствами на корню. Для противников Сталина единственный реальный шанс стать широко известными и привлечь внимание общества заключался в проведении каких-либо протестных акций в праздничные дни. Ярким примером такого рода действий могут служить альтернативные митинги и демонстрации, которые троцкистская оппозиция устроила в Москве 7 ноября 1927 г., в 10-летнюю годовщину Октябрьского переворота (это был одновременно и день рождения Льва Троцкого, такое вот совпадение!). Урок этот пошёл Сталину впрок, и с этого времени все чрезвычайные происшествия в праздничные дни стали привлекать к себе самое пристальное внимание государственного руководства. Информация из регионов обобщалась в Наркомате внутренних дел и докладывалась членам Политбюро, причём вполне заурядные эксцессы, которые в обычной обстановке не привлекли бы к себе никакого внимания, могли явиться поводом для самых серьёзных оргвыводов. Понятно, что такое отношение требовало от региональных руководителей пускаться на разного рода ухищрения для создания необходимой для отчёта благостной картинки.

Какого рода могли быть эти ухищрения? Не регистрировать чрезвычайные происшествия, либо регистрировать их под другой датой, либо всячески приуменьшать масштаб и серьёзность произошедшего. Скорее всего, свердловский областной здравотдел спустил в поликлиники и больницы указание не фиксировать 1 мая госпитализацию больных, связанную с криминальной активностью. Это может показаться диким и даже несуразным, но такого рода очковтирательство вполне в духе советских реалий. Иную причину столь грубой и явно намеренной ошибки в медицинских документах представить сложно.

То, что распоряжения такого рода существовали во всех организациях, косвенно подтверждает дата возбуждения уголовного дела по факту нападения на Раю Рахматуллину – 3 мая. Дело возбудил начальник 1-го отделения уголовного розыска Лямин, который выезжал на место преступления и лично допрашивал свидетелей, так что всю картину случившегося он лично видел ещё 1 мая. В принципе, именно тогда он и должен был возбудить дело, но.., соответствующее постановление он оформил только 3 числа, и, думается, это произошло не без подачи руководства.

Уголовное дело было возбуждено по ст.136 УК РСФСР («умышленное убийство»). Данное обстоятельство может до известной степени озадачить современного читателя, который задастся резонным вопросом: о каком же убийстве идёт речь, коли девочка осталась жива? Но как уже упоминалось, Уголовный кодекс РСФСР от 1926 г. покушение на убийство не выделял в самостоятельный состав преступления и не проводил разницы между попыткой убийства и завершённым убийством, другими словами, с точки зрения советского законодателя, это были одинаковые преступления. Таким образом, нападение на Раю было квалифицировано по одной из самых серьёзных статей кодекса. Если мы вспомним, что по факту похищения Бори Титова и попытки его убийства в феврале 1939 г. дело вообще не возбуждалось, а все милицейские материалы оказались благополучно утрачены, то нельзя не признать: прогресс, что называется, был налицо.

Видимо, обстановка в Свердловске в те дни уже была такой, что отмахиваться от инцидентов с детьми стало попросту невозможно. Уголовному розыску следовало, наконец, разобраться, что же такое происходит в городе?!

Вечером 1 мая мать потерпевшей – Асия Рахматуллина – была допрошена лейтенантом Ляминым вторично. После того, как Рае оказали необходимую помощь и дали успокоительное, девочка уснула и проснулась около 16 часов. Мать получила возможность поговорить с нею. Содержание этого разговора она передала сотруднику уголовного розыска в следующих словах (орфография оригинала сохранена): «Когда я её спросила, кто и как её порезал, она мне ответил, что когда она играла в ограде к ней подошёл молодой мужчина по национальности русский высокого росту и увёл её в уборную, где и стал ей ножом колоть в лицо, но что далее было она мне ничего не могла объяснить».

Однако к тому моменту лейтенант Лямин уже знал, что после прибытия раненой девочки в больницу врач Ожегова, осматривавшая её, поинтересовалась: «Кто тебя ранил?» И Рая ответила: «Меня избила незнакомая тётенька». Сказанное слышали несколько врачей – Яворский, Улицкий, разумеется, сама Ожегова – так что произошедшее не могло быть поставлено под сомнение. В истории болезни появилась соответствующая запись. Теперь же получалось, что пересказ матерью слов раненой девочки вступал в явное противоречие с тем, что слышали врачи. О том, что Рая сразу после ранения упоминала «тётеньку», сообщил милиции и Виктор Зайцев.