Уральская матрица

За идеалом Данила ушёл в Медную гору. Но он не вынес Каменный Цветок на божий свет. Хозяйка понимала, что этот идеал не нужен «уральской матрице». Экзистенциальным двойником Данилы можно считать мастера Ивана Ползунова. В 1764 году, за двадцать лет до Уатта, на Екатеринбургском заводе он построил первую в мире паровую машину. Но она оказалась никому не нужна. Впервые паровая машина заработала на Урале только в 1793 году. Англичанин Джон Хилл собрал и запустил её в руднике Гумёшки, в Медной горе, — там, где Данила видел Каменный Цветок. История высказалась весьма назидательно.

Смысл назидания в том, что идеал, образец должен быть доставлен на Урал извне. «Чудо преображения» возможно только на привнесённом материале, а не на созданном здесь и сейчас. Легитимно только чужое. В такой установке отразились провинциальность и маргинальность «уральской матрицы». Даже то, что создано на Урале, должно быть «переозвучено» авторитетом — столицей или заграницей. Конечно, при этой «переозвучке» своё станет чужим, но зато получит право на жизнь. Только такой образец можно «присвоить» полноценно: то есть, развивать и улучшать.

В этой установке отразилось уральское понимание красоты. Красота — чужой образец, доведённый до совершенства своими руками. Образец дают авторитеты — столица или заграница.

Не Черепановы придумали паровоз — они увидели его во время поездки в Англию, а уже потом построили свой в Нижнем Тагиле. И первый пароход на воды Гудзона в 1817 году спустил Роберт Фултон, а инженер Пётр Соболевский в 1819 году на Пожевском заводе на Каме построил свой пароход уже по чужой идее. Инженер Лев Брусницын, который в 1814 году изобрёл золотопромывальный ковш, знал, как старатели промывают золотоносные пески в ситах. Инженер Павел Аносов, который в 1831 году воскресил умершую в средневековье тайну булата, не изобретал булат как таковой.

Почти всегда новый принцип открывал кто-то другой, вне Урала. Зато на Урале инженеры и мастера-самородки придумывали, как применить этот принцип здесь и сейчас. По сути, их изобретения были «чудесами преображения». «Креативность» Урала определилась не по античному принципу, а по «ренессансному». Уральские мастера — не Архимеды, а Леонардо.

Конечно, на Урале были совершены и абсолютно свои, небывалые открытия. Изобретение электросварки Николаем Славяновым или изобретение радио Александром Поповым не имели мировых аналогов. Были принципиально новыми. Но гений Славянова и Попова породила не «уральская матрица». В годы их открытий она была «размыта» эпохой перемен. «Размыта» — на время, до новой фазы кристаллизации.

Уральское понимание красоты и уральский образ творчества ярче всего воплотились в уральском феномене «промышленного искусства». Это камнерезный промысел, каслинское чугунное и екатеринбургское бронзовое литьё, тагильский подносный и усольский изразцовый промыслы, златоустовская гравюра на стали. Можно назвать явления и помельче, вроде суксунских колоколов или лысьвенской эмали. «Промышленное искусство» олицетворило уральское творчество, порождённое «уральской матрицей». Хотя его принцип не стоит искать в каждом отдельном произведении, в каждой отдельной судьбе художника, как от каждого отдельного дня человеческой жизни не стоит требовать, чтобы утром совершилось зло, а вечером оно было наказано.

Понятие красоты как культ совершенства (точнее, совершенствования) и было форматом творчества. Инженеры совершенствовали машины и системы. Задача художников оказалась сложнее — потому и Мастер на Урале в первую очередь ассоциируется с художником: с Данилой-мастером или с Иванко Крылатко. С одной стороны, художники совершенствовали заданный образец, подгоняя его под материал. Так делали камнерезы и литейщики. С другой стороны, художники совершенствовали технологию, чтобы реализовать задуманное, — так в Златоусте гравёры развили технику своих немецких учителей из Золингена, а в Каслях литейщики подыскивали новые составы чугуна и песчаных смесей для отливок. В Каслях мастера «бились на оба фронта». Потому, наверное, каслинское литьё и стало символом «промышленного искусства».

Каков механизм его производства? Всё начиналось с образца или модели, которые придумывались художниками в столице. Камнерезам (и Даниле-мастеру) присылали чертежи ваз и секретеров. Литейщикам предъявляли скульптуры — к примеру, тех же знаменитых коней Клодта с Аничкова моста в Петербурге. И «на месте» мастера уже смотрели, как им воплотить чужой замысел. Литейщики уменьшали и «редуцировали» оригинал, разрабатывали технологию каждой конкретной отливки. Камнерезы подбирали камень под каждую конкретную задачу. Так и получалось произведение, которое можно были тиражировать промышленным способом.