Уральская матрица

В 1800 году государство учредило единоверческую церковь — компромиссный вариант между никонианством и раскольничеством. Единоверие начало «отсасывать» человеческие ресурсы. Правда, вряд ли оно одолело бы раскол. Но государственные мужи сделали ставку не на веру, а на природу человека. Раскольникам запретили заниматься торговлей, руководить производствами, добывать золото. Раскол держался на кошелях купцов и промышленников, «столпов веры». Но без выгоды «столпы» стоять не хотели.

Морщась от неловкости, раскольничьи лидеры потянулись в единоверческие храмы. И раскол рухнул. Его подрубила мамона, а не репрессии. В 1905 году раскольников уравняли в правах с никонианцами, потому что беззубый раскол уже не представлял угрозы государственной целостности. Противостояние завершилось.

Но в «уральскую матрицу», в образ Мастера непокорные кержаки внесли свой бесценный вклад: культ труда.

Однако образ Мастера культом труда не исчерпывается. Образ Мастера созидается ещё и другим уральским культом — культом знания.

Пытливость — безусловно, свойство русской души. Но пытливость бессистемна, а знание — системно. Культ знания не мог родиться на крестьянских равнинах. В крестьянской среде «знание» подразумевало «знание традиции». Следовательно, культ знания существовал в виде культа традиции. «Как прадеды делали, так и мы будем». Гигантский опыт русского земледелия означал, что всё принципиальное, чего можно было открыть без науки, было уже открыто, опробовано, принято или отвергнуто. И сложился оправданный механизм сельского производства — то есть, традиция. Культ традиции, перенесённый в область религии, и послужил причиной церковного раскола.

А вот в промышленности без знания — никуда. Причём, не просто знания, а знания в постоянном его развитии и умножении. Если бы это было не так, вместо сотен заводов мы и сейчас имели бы миллионы сыродутных горнов, как в Китае времён Мао. Промышленностью управляет технический прогресс, поэтому форма жизни промышленности — постоянное развитие, а знание — необходимый фактор существования. Но это в теории.

Практика же показывала, что знания — тот капитал, который конвертируется в жизненные блага. Рабочий живёт лучше крестьянина. Мастер живёт лучше рабочего. Инженер живёт лучше мастера. Какой ещё аргумент требуется для доказательства необходимости знания? Идеалом «знающего» работника выступали иностранные специалисты. В простодушном, вульгарном восприятии они были до того «знающими», что даже русского языка уже не понимали.

Для таких абсолютных «носителей знаний» нужно было придумать какой-нибудь «противовес». Таковым стала насмешка, с которой иностранцы описаны у Бажова. Хотя в реальности они вряд ли заслужили ухмылки в свой адрес. И нет ничего унизительного в учёбе у иностранцев. Бажов всё это, конечно, понимал, но у него были веские причины, чтобы изображать иностранцев сатирически.

Смысл труда и смысл знания для рабочих и для крестьян были разными. И эти два класса ментально противостояли друг другу, хотя социально оказывались близнецами: все крепостные. Но почему-то наличие общего врага — угнетателей-заводчиков — не объединило рабочих и крестьян, как обычно общий враг объединяет Россию. Поэтому пугачёвщина на Урале приобрела черты гражданской войны. Экономически рабочие и крестьяне различались не настолько, чтобы одни пошли убивать других. Но ментально это были уже два разных народа.

Горнозаводский культ знаний проявился в первую очередь в феномене мастеров-самоучек. Многие из них превратились в легенду. «Хрестоматийной» — значит, архетипической — стала история тагильских мастеров Мирона и Ефима Черепановых, которые в 1834 году покатили по «колёсопроводам» с Выйского рудника на Тагильский завод первый русский паровоз. Но были не только мастера-механики. Были самородки-химики вроде Андрея Худоярова, который изобрёл немутнеющий «хрустальный лак» и унёс его тайну в могилу. Были самородки-инженеры — строители кораблей, зданий, доменных печей и плотин. Скажем, крестьянин Климентий Ушков построил «канаву» — канал, который подал в Тагильский пруд воду Чёрного озера и тем спас завод от «обсыхания». Были самородки-металлурги. Сплавщики. Наконец, рудознатцы — самоучки-геологи, открывшие все подземные богатства, на которых выросли могучие горные заводы.

Культ знания лёг в основу образа Мастера. В сказе Бажова земное, реальное знание Данила получил от старого камнереза Прокопьича. Но Даниле как Мастеру этого оказалось мало. И Данила ушёл за Каменным Цветком к Хозяйке Медной горы — ушёл не за сокровищем, а за вечным, абсолютным и сакральным знанием.

Культ труда и культ знания, слагаясь, дают фигуру Мастера. Но творчеству Мастера требуется формат. Говоря проще — идеал. Что было для Мастера идеалом? «Красота», которая «спасёт мир»? Это слишком поэтично для творца индустриального мира. Слишком обобщённо и неконкретно.