Untitled.FR11.rtf5

И тогда, восхищенный духовной красотой жителей Рельсовска, я объявил воз­ле пивного ларька, что присваиваю от имени Межгалактической комиссии статус масонского центра этому чудесному городу хана Батыя, Петра Созонтовича Фе- дорчукова и Бориса Николаевича Президента.

Как ни странно, рельсовцы отнеслись к этому сообщению без особенного во­одушевления.

— Это тебе с самим Ельциным надо поговорить! — сказали мне.

— С Ельциным?! А где я поговорю с ним?!

— Да вон же стоит он .

И мне показали на мужика с пульсирующей на виске синей жилкой. Он мычал и косо ухмылялся при этом.

— А кто это такой?! — удивился я.

— Этот-то? Так это и есть наш Борис!

— Ельцин?

— Ну да. Неужто сами не видите? Он уже только и может улыбаться. Ме­тастазы пошли в мозг. Даже откуда он и то не помнит. Вот мы и зовем его Борей Ельциным.

Присмотревшись внимательней, я понял, чем была вызвана ошибка рельсов- цев. Да. Ухмылка человека была такой же косоватой, как у Бориса Николаевича Ельцина, весьма схожим было и мычание, однако имелись и отличия, которые перечеркивали все сходства. Человек, стоящий возле рельсовского ларька, был трезвым и по-рельсовски тощим, и именно это и дало мне возможность сразу же опровергнуть ошибочное предположение...

Но это отступление .

Вернемся к нашему повествованию.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, или ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВТОРОЕ

Между прочим, именно в те дни, как явствует из документов, проблемы оголо- дания народов серьезно заинтересовали господина Громыхалова.

— Иудкин, ты чего, а?! — возмущенно закричал он, как явствует из воспоми­наний. — Ну, я понимаю, что имиджмейкер ты, а не хрен моржовый. Но зачем старух голодом морить, а? Чего тебе, Иудкин, старухи худого сделали?

— Инфляция такая. — отвечал на это мечтательный поэт. — Дефолт. Это у нас только пятилитровый банк восьмилитровым стал. А у фаундрайзера этого, у Якова Абрамовича, слышали, целую литру слили. Теперь двухлитровый у него банк называется. Менаджмент, в общем.

— Менаджмент? — задумчиво переспросил Громыхалов. — А-а. Ну, тогда ладно . Чего же ты молчал про инфляцию? Я думал, ты просто так старух голод моришь, а раз дефолт, тогда все культурно, понимаешь ли.

Вот так, за делами, и проглядели все, — Иван Гаврилович Громыхалов не ис­ключение! — что из города исчезают русские.

Исчезновение это совершалось хоть и не так стремительно, как исчезновение евреев, но тоже быстро, а результат оказался еще страшнее .

Вначале, как водится, исчезли с городских улиц русские буквы, магазины пре­вратились вдруг в шопы, а дворцы культуры и клубы — в дансинги, казино и дис­котеки.

И в разговорах рельсовцев все реже попадались прежние, старорусские слова.

— Эксклюзивный дистрибьютер фирмы «Яков Макаронкин». — представ­лялся рассерженным покупателям директор какого-нибудь «шопа».

— Отрубей бы пачечку. — оробев, просил клиент. — Или очистков карто­фельных пару килограммов.

— У нас теперь бартер, — снисходительно улыбался эксклюзивный дистри­бьютер. — Рельсы, медь. Все конкретно. Хошь очистков купить, конвертируе­мую валюту неси. Мани-мани, валенок! Баксы, одним словом!

В комитетах охраны рельсы разговоры, разумеется, велись другие, но тоже для постороннего человека не вполне понятные.

— Консенсус... Импичмент. Спикер. — мелькали тут слова.

Человеку, никогда не бывавшему в Рельсовске, невозможно поверить, что, не взирая на столь явные приметы грядущего исчезновения, сами рельсовцы ничего не замечали.

Увы, это так.

И дело тут не только во всеобщей удрученности по поводу исчезновения ев­реев, не только в умственной хмари, мешающей замечать иностранные буквы на вывесках и непонятные слова в разговорах.

Странно, конечно, но главную роль в равнодушном привыкании горожан к но­визне сыграл человек по имени Марк Кузьмич Калужников.

О! Он был истинный русский патриот.

Марк Кузьмич ходил в хромовых сапогах, рубашке-косоворотке, играл на гар­мони, и его знал весь Рельсовск.

К тесному знакомству с Калужниковым, опасаясь прослыть антисемитами, просвещенные горожане не стремились, но истинным патриотом признавали безоговорочно и втайне надеялись на него, как надеялись жители древнерусских городов на своих богатырей, отправленных в степь, на заставу.

Хотя и позволяли себе рельсовцы подшучивать над хромовыми сапогами Мар­ка Кузьмича, над его косовороткой, но втайне были уверены, что пока есть Ка- лужников, до тех пор ничего плохого с русскими не случится, а если и возникнет опасность, Марк Кузьмич в своей косоворотке, в своих хромовых сапогах встанет и посечет злодеев богатырским мечом.

Вот и в то утро, когда врасплох застигло рельсовцев страшное известие об ис­чезновении всех русских (об этом объявил по местному радио глава администра­ции Яков Абрамович Макаронкин), горожане двинулись со всех концов города к дому богатыря-патриота.

Они шли сюда, не таясь...

Во-первых, час мужества пробил на рельсовских часах, а во-вторых, коли ев­реев нет, значит, и антисемитов быть не может. — так рассуждали рельсовцы и безбоязненно стекались к избе народного заступника.

А здесь.