Untitled.FR11.rtf5

ЮНЕСКО, по мысли господина Чижова, должно было внести Рельсу в список памятников мировой истории, наравне с гробницами фараонов, а город Рельсовск объявить объектом мировой культуры.

И — кто знает? — может быть, этот смелый проект и оказался бы реализован­ным. Ведь тогда, развивая добрососедские отношения с бывшей империей зла, многие политики Запада старались поощрить становящуюся на ноги демокра­тию. Отчего же было не поощрить смелое начинание рельсовчан по созданию собственных пирамид?..

Но помешали дилеры.

Надо сказать, что деятельность Комитетов Охраны Рельсы с самого начала встретила серьезное сопротивление в лице местных брокеров.

Дело в том, что у них уже были заключены контракты о продаже рельс в стра­ны ближнего и дальнего зарубежья, и вот теперь все пути для этого вида частного предпринимательства оказывались перекрытыми.

«Голос дилера» в передовой статье «Они тормозят прогресс» обвинил член­коров в реакционности, а сами Комитеты Охраны Рельсы назвал подпольными райкомами давно уже запрещенной КПСС.

И хотя газета «На рельсу !» опубликовала опровержение, статья «Они тормозят прогресс» получила большой резонанс.

Господина Чижова сняли с должности, и на его место заступил господин Ма- каронкин, который — во исполнение Указа Президента городская торговая база была приватизирована — уже второй месяц сидел без государственной служ­бы.

ТРЕТЬЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Некоторые историки предполагают, что дискуссия, развернувшаяся тогда на страницах рельсовских газет, явилась своеобразным эхом дискуссий, проходив­ших в ту пору в Москве...

Не знаю-не знаю.

Лично я разделяю мнение специалистов по прогнозам и маркетингу канцеля­рии Главного Предиктора Восточных Территорий.

Как справедливо отмечают эти аналитики, взаимосвязь рельсовских дискуссий с московскими не столь очевидна, хотя бы уже потому, что центр духовной жизни страны к тому времени уже сместился в Рельсовск .

Не рискну утверждать это наверняка, но бесспорно, что в Рельсовске, заглу­шаемые газетной шумихой, и произошли тогда события, в корне переменившие всю здешнюю жизнь .

И случилось это, когда большинство горожан уже успокоилось, полагая, что теперь всегда будут дискутировать членкоры, размышляя, на какую именно рель­су ляжет президент, всегда будут дилеры плести хитроумные интриги, стремясь выкрасть и продать в зарубежье рельсы .

Да-да!

Именно когда все успокоились и даже начали входить во вкус новой жизни, и произошли в городе странные, пугающие даже рельсовцев своей необъяснимо­стью события.

Когда начались они?

Перелистывая подшивки пожелтевших газет, я снова и снова пытаюсь опреде­лить тот момент, ту точку, от которой и начался, собственно отсчет Нового Време­ни Рельсовска.

Увы .

Я не могу сделать этого .

Так откуда же отсчитывать нам Новое Рельсовское Время?

Может быть, с того дня, когда в школе брокеров бывшие партийные деятели сели за парты рядом с уголовниками, тоже бывшими?

Или когда Рельсовский Совет народных депутатов принял решение перекрыть газопровод на Москву?

Или когда пенсионер Лимонов из Второго Федочуковища отбил атаку дилеров на памятник Ленину?

А может быть, с того момента, когда необъяснимо и резко упал урожай водки?

Не знаю.

Не убежден.

Я перелистываю пожелтевшую газету и чувствую, как, нарастая, поднимается во мне тревога.

Но какую же тревогу ощущали сами рельсовцы в предчувствии надвигающих­ся Перемен. А ведь эта тревога усиливалась еще и оттого, что события приближа­лись незаметно, исподволь, и только тогда становились объектом общественного внимания, когда поправлять что-либо было поздно.

Но не будем, однако, нарушать порядок скорбной хроники.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, или ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПЕРВОЕ

Рельсовск с незапамятных времен населялся представителями различных на­циональностей, среди коих не последнее место занимали евреи.

Относились к ним в городе по-разному.

Пропащие рельсовцы, подобно А.И. Солженицину, склонны были винить евре­ев во всех несчастьях, происходивших с ними в последние столетия.

Но другие горожане — а их было большинство! — подобного мировоззрения не разделяли. Даже напротив, встречаясь с евреями, они почему-то всегда красне­ли, опускали глаза, старались побыстрее прошмыгнуть, словом, вели себя, будто заняли трешницу, а отдать позабыли.

И очень любили в Рельсовске порассуждать на тему неведомо откуда взявшей­ся, но такой неизбывной вины перед евреями.

— А как же иначе?! — отвечал на это Федор Михайлович Любимов, прозван­ный в Рельсовске мыслителем. — Какой же это яврей, ежели ты себя перед ним виноватым не чувствуешь? Это фикция одна, а не яврей!

— Но вина-то, вина-то откуда? А, Федя? Чего мы худого этим явреям сделали, чтобы виноватыми себя чувствовать?

— А хорошего чего? Ничего? Ну вот, отсюда и виноватость! Им же, явреям, если разобраться, тоже нелегко. Мучаются, бедные, что таким народом бестол­ковым управлять должны. А вы еще и не цените, оттого и сами мучаетесь, вино­ватость ощущаете...