Унтер-офицер и другие

Оказалось, что жене Доханеша пришло время рожать, у нее начались схватки, а врач сказал, что роды, по-видимому, будут сложными и потому лучше было бы положить роженицу в больницу. Километрах в двадцати пяти от нас в соседнем селе была небольшая больница, но дядюшка Доханеш боялся пускаться в дорогу без сопровождения.

— Если вы истинный христианин, господин начальник, то умоляю вас дать мне полицейского и еще какую-нибудь бумагу… — попросил Доханеш.

Я, конечно, понимал, что в обязанности полиции не входит сопровождать больных в больницу. Но что я мог сказать расстроенному человеку, тем более, что его послали ко мне? А если с роженицей что-нибудь случится в пути, тогда наша репутация навсегда будет подмочена.

— Это же первый ребенок, товарищ начальник, рожденный при новом порядке, — объяснял Доханеш, уверенный в том, что именно поэтому его жена имеет все права на помощь со стороны полиции.

Что правда, то правда — это действительно будет первый в селе новорожденный, который родится на нашей земле, освобожденной от гитлеровских захватчиков. А это уже кое-что да значит!

Я вернулся в комендатуру и спросил у майора, как мне лучше поступить в данной обстановке.

Лицо майора сразу же просветлело.

— Первый ребенок при новом порядке, говорите? — Он дружески похлопал меня по плечу и сказал: — Пусть будущий отец зайдет ко мне!

Доханеш вошел в кабинет.

Майор поздоровался с ним за руку, усадил его на стул, предложил закурить. От волнения Доханеш взял сигарету в рот не тем концом.

Затем майор долго разговаривал с кем-то по телефону.

— Все в порядке, — сказал он, положив трубку на рычаг и широко улыбаясь. — Все будет в полном порядке.

Келемен наклонился к Доханешу и зашептал ему на ухо:

— Да успокойся ты, Имре. Товарищ майор вызвал по телефону советскую машину с красным крестом. Через полчаса вы уже будете в больнице… Да возьми ты, наконец, сигарету правильно!

Доханеш, все еще с трудом соображая, вскочил со стула и, подбежав к майору, от переполнившей его благодарности долго тряс ему руку, повторяя одно слово:

— Авто… Авто…

Сообразив, что жена без него и шагу не сделает, Доханеш попросил разрешения самому поехать вместе с женой в Игед, где находилась ближайшая больница.

Майор охотно согласился.

— Так, так!.. — никак не мог успокоиться обезумевший от радости отец. — Жена-то моя ничего не знает. Я побегу домой, предупрежу ее. А найдет ли ваш шофер мой дом?

Успокоил его Жига Мольнар, сказав, что, как только подъедет машина, он сам покажет шоферу дорогу до дома Доханеша.

Однако беспокойный Доханеш никак не уходил. Он спрашивал, кому и сколько он должен заплатить за машину.

Майор весело рассмеялся и ответил, что никому ничего платить не нужно.

— Да иди уж ты, наконец, — сказал Доханешу Мольнар. — То бежать собирался, а теперь попусту тратишь время.

Но тут у Доханеша появился новый вопрос:

— Если я с женой уеду в Игед, кто тогда останется дома с двумя детишками? Старшенький-то — ему уже шестой годок пошел — еще кое-как найдет себе еду и наестся, а ведь и малыша тоже нужно покормить и напоить.

Ирен вопросительно посмотрела на майора, а затем, сказала:

— Если разрешите, я посидела бы…

Головкин согласно кивнул.

Ирен быстро надела пальто и шапку и пошла вслед за Доханешем, который так торопился, что забыл даже надеть на голову шляпу и держал ее в руке.

Майор с улыбкой смотрел им вслед, его красивые темные глаза подобрели, а коротенькие усики как-то смешно топорщились.

Я подошел к нему, чтобы поблагодарить его за ту доброту, которую он проявил к Доханешу.

— Ничего особенного в этом нет. — Майор пожал плечами, словно удивляясь тому, что за это нужно благодарить.

Вполне возможно, что для майора в этом и не было ничего особенного, но для нас, жителей села Варьяш, это было целое событие. Сегодня же вечером в селе все будут знать о том, что роженицу, жену Доханеша, увезли в соседнее село в больницу, и не на чем-нибудь, а на военной санитарной машине, которую выхлопотал сам советский комендант.

Я невольно вспомнил молодую жену лесничего и ту страшную ночь, когда мы увидели ее на земле с распростертыми руками на красном от крови снегу. Перед моими глазами встала ее спина, прошитая очередью гитлеровца. А ведь женщина была в положении.

Я не мог удержаться, чтобы не рассказать майору об этом случае, и попросил Келемена перевести мои слова.

Моложавое лицо майора сразу же как-то посуровело, глаза сделались серьезными.

Я представлял, сколько ужасов видел и пережил этот человек, пройдя много километров по нелегким военным дорогам, сколько видел разрушенных и сожженных городов и сел, сколько слез и крови, однако трагедия венгерского лесника и его молодой жены, готовившейся стать матерью, глубоко тронула его.

Майор подошел к окну, посмотрел на вечерний закат. Закурил, а когда повернулся ко мне, лицо его уже было спокойным.