Унтер-офицер и другие

— Солдаты разные бывают, — тихо начал он. — Фашисты воспитывают у своих солдат ненависть к другим народам. Мы же ни в коем случае не отождествляем народ с разбойничьей кликой. Наша армия преследует цель освободить от фашизма порабощенные страны… — Майор вышел в соседнюю комнату и принес оттуда новенький автомат. — Я обещал тебе подарить автомат. На, держи… Будь смел и верен, тогда станешь для меня хорошим другом…

Выйдя из комендатуры, я направился в полицию. Моросил мелкий дождь. У ворот на посту стоял Имре Шанта. Увидев меня, он поприветствовал по-ефрейторски — «на караул».

«Жиденькое пальтишко у Имре, — заметил я, — из искусственной кожи, подбито ветром, как говорят, не для такой погоды… Нужно будет достать ему хорошее пальто. Может, в замке присмотреть?»

— Вы не замерзли, товарищ Шанта? — поинтересовался я.

Имре, чтобы не замерзли ноги, притоптывал на одном месте. Нос и губы у него посинели.

— Ничего со мной не станет, — улыбнулся он. — Сменюсь, тогда и согреюсь.

Мне надо было послать двух человек в замок: одного, чтобы он сменил Бубика, а другого за рацией.

— Послушай, Йошка, — сказал я Козме, — возьми этих двоих и проводи их в замок, да заодно найди там в господском гардеробе хорошее пальто для Шанты. Понял? Хорошее и теплое!

— Понял.

— Сейчас я тебе расписку дам, чтобы не подумали, что ты себе берешь… Хотя там сейчас никого нет, кто мог бы помешать тебе.

В комнате я застал Габора Шуйома, одного из батраков-поденщиков Михая Рушки. Это был здоровенный парень с русыми волосами. Услышав, что в Варьяше создается полиция, он добровольно пришел к нам, разумеется, не сказав об этом ничего своему хозяину. Рушка, узнай он сейчас, где находится его батрак, озверел бы. Отвечая на мои вопросы, парень все время оглядывался на дверь, словно боялся, что его хозяин явится за ним.

— Ну, как вы думаете, примем его? — спросил я своих ребят.

Первым кивнул Пишта Тот, остальные тоже не возражали. Решили взять парня в полицию.

— Прямо сейчас можешь здесь остаться?

Габор остался.

Я был доволен, что у нас появился еще один человек. И тут только до меня дошло, что я весь свой штат разослал на задания, а ведь мне нужны были люди для смены.

Я отдал свою винтовку Габору и спросил:

— С оружием умеешь обращаться?

— Умею! В солдатах служил, как же не уметь!

Я коротко объяснил ему, в чем будут заключаться его обязанности. Однако парень уже ничего не слышал и не видел: он вынул затвор, посмотрел в ствол, затем вставил затвор на место и любовно провел по винтовке рукой. Укоротил ремень, чтобы удобнее было брать винтовку за спину. Теперь он больше не оглядывался на дверь: видимо, страх перед хозяином уже прошел.

— Где же ты теперь жить будешь? — спросил я у парня. — От хозяина-то ты ушел.

— Не бойтесь за меня, — засмеялся Габор. — Я хоть где проживу… — Взяв винтовку, он прищурился и продолжал: — Раз кусок хлеба у меня есть, к Рушке я не вернусь. Ни за что на свете не вернусь!

— Послушай, Шуйом! — крикнул из соседней комнаты Даниэль. — Жить ты можешь и у нас. Я один сплю в комнате, а рядом свободная кровать…

По виду Габора можно было понять, что он очень доволен тем, что оказался среди простых людей, среди друзей.

— Иди смени Имре Шанту, — распорядился я.

Габор на миг застыл по стойке «смирно», а затем повернулся кругом по всем правилам устава. Еще долго я слышал, как он четко печатал шаг по коридору.

Пишта Тот отпросился ночевать домой, сказав, что ночное дежурство он разделит с Габором.

— Не возражаю, — ответил я, — последние дни тебе редко удавалось поспать по-человечески. Только проверь, чтобы рацию доставили в комендатуру. А если что случится, немедленно дайте знать мне.

Я не спеша пошел домой. По дороге меня обогнала советская санитарная машина. На крыле слева стоял Жига Мольнар, показывая шоферу, как лучше проехать к дому Доханеша.

18 декабря 1944 года

Утром следующего дня, когда я собирался на работу, мама потихоньку, но так, чтобы я все-таки слышал, ворчала: какая же у нас полиция, если на улице Уйшор кто-то поворовал кур, а у Ференца Кадока украли дубовые заготовки, которые он нарубил еще два года назад?

— Вы продолжайте расхаживать по улицам со своим оружием, а воры и жулики в это время будут делать свое черное дело.

— А чьих рук это дело? — спросил я.

— Это уж вам нужно знать, а не мне, не я ведь служу в полиции. Вы вот их поймайте, тогда и узнаете, кто они такие. Мне же теперь только и приходится слышать: «Ну, тетушка Серенчешне, теперь и твой сын стал украшением деревни. Скорее слепая курица зернышко отыщет, чем он воров. При такой полиции с собственного дома крышу могут унести. Не будет у нас, видать, больше порядка…»

— Кто же такое говорит? — рассердился я.

Мама, прежде чем ответить мне, прихватила концом фартука ручку кастрюли, стоявшей на плите, и сняла ее с огня, а уж потом сказала:

— А разве не все равно, кто говорит? Люди говорят… Вот поймайте воров, тогда и разговоров не будет.