Unknown

Внезапно наступила тишина — настолько внезапно, что застигла меня врасплох. Послышался глухой кашляющий свист. Я тогда еще не знал, что это такое, но позже этот звук станет для меня привычным фоном на боевых выходах — такие звуки издает умирающий, когда воздух покидает его тело.

— Вперед!

Я был настолько разгорячен, что рванул вперед, вылетев из цепи на пару шагов вперед.

— Джок, держать строй! — крикнул Кокки. Я вернулся обратно в цепь, и мы двинулись к зоне поражения.

Что меня больше всего изумило, так это то, что в нас почему-то никто не стрелял — мы просто вошли в лагерь. Там я заметил несколько бегавших фигур в униформе, и прицелившись в одну из них, вдруг заколебался. После всех командировок в Ольстер, где нам постоянно вдалбливали, что мы не имеем права открывать огонь без предупреждения, у меня возникла мысль, что я должен окликнуть противника, но тут мой напарник справа нажал на спусковой крючок и одна из фигур упала. Показался еще один человек, голый по пояс, с АКСом в руке. Я выстрелил в него и тут же выругался — я намеревался влепить в него сдвоенный прицельный выстрел, но мой АК, оказывается, стоял в режиме автоматического огня, так что на него было потрачено целых пять пуль. Когда я подошёл к нему, то услышал стон и увидел, как он зашевелился. Я добил его одиночным прицельным выстрелом, и его лицо испарилось, после чего отправился дальше, стреляя по убегающим целям вокруг себя. Краем глаза я заметил чуть правее себя в буше какое-то движение, там мелькнуло что-то красное — что-то, чего там никак не могло быть. Я сделал два выстрела, и навстречу мне выскочил террорист с АК-47 в руке. Он оказался настолько близко, что мне удалось увидеть ужас, стоявший в его глазах. Я снова дважды выстрелил, и его отбросило обратно в кусты.

Меня остановил звук пулеметов — мы достигли намеченного рубежа. Кокки махнул рукой, мы развернулись и пошли обратно, зачищая зону поражения. Время от времени раздавались одиночные выстрелы — добивали раненых террористов. Южноафриканские спецназовцы вообще очень редко когда брали кого-то в плен, и то только если был отдельный приказ на этот случай. Закончив повторное прочесывание, мы тщательно обыскали трупы и собрали все оружие и документы. На территории лагеря насчитали 29 убитых, еще пятерых нашли за границами лагеря. Итого тридцать четыре боевика, так что разведданные оказались точны. Несколько тел мы заминировали зажигательными гранатами с белым фосфором — вдруг удастся поймать кого-то неосторожного из спасательной партии.

Мы быстро рассчитались — все были на месте, никто не получил даже царапины. Кокки с мрачным удовлетворением оглядел результаты нашей работы. Я же всем случившимся был настолько возбужден, что едва не задыхался от волнения. Заметив это, Кокки улыбнулся с высоты своего роста.

— Знаешь, Джок, это мне напомнило мою самую первую боевую операцию.

— Правда?

— Ага, точно. Четверо против четырёхсот.

У меня отвисла челюсть; я ловил каждое его слово. Внезапно его чумазое лицо расплылось в широкой улыбке:

— Самая крутая четвёрка врагов, с которыми мы когда-либо сталкивались!

Он шутливо ткнул меня в грудь:

— Попался, да?

Я расхохотался во весь голос — именно такой немудреной шутки не хватало, чтобы вернуться в реальность. Собрав всё оружие, находившееся в рабочем состоянии, и заложив под неисправное несколько противопехотных мин, мы, построившись в походный порядок патруля, начали отход. На этот раз при дневном свете мы двигались быстрее, и добрались до места эвакуации за в два раза меньшее время — у нас даже осталось время на то, чтобы согреть себе чай до прибытия вертолетов. Через какие-то три часа после штурма лагеря мы уже находились в Форт-Допписе.

— Отличная работа! Вот теперь вы стали полноправными военнослужащими лучшего в мире подразделения специального назначения — не забывайте об этом! — произнес Кокки. Мы ликовали. — А теперь приводите себя в порядок. Встречаемся в баре!

Вот такая традиция — собираться после выполненного задания в баре — являлась характерной чертой всех тех операций, в которых я принимал участие. Вне зависимости от итогов, мы всегда шли в бар и там за выпивкой каждый высказывал свое мнение. Командир патруля писал отчет и одну его копию распространял среди своих людей. Любой участник операции мог свободно высказать всё, что он думал по ее итогам — либо непосредственно своему воинскому начальнику, либо командиру всего подразделения. Возможно, со стороны это выглядело как анархия, но на самом деле такая традиция уходила корнями ко временам первых бурских отрядов-«коммандо» и в определённой степени гарантировала, что ни у кого нет скрытого недовольства, которое могло бы в итоге разрушить спайку небольшого боевого подразделения. Наша первая операция фактически прошла как по учебнику. Все были воодушевлены и в тот вечер превратились в очень веселую компанию спецназовцев, отмечавших свой успех. Видимо, в тот момент я еще не понимал, насколько непостоянной является такая вещь, как успех — а очень зря!