Unknown

Не успел я оглянуться, как снова оказался в Белфасте, на этот раз в мерзком республиканском районе Нью-Лодж. Мы расположились в армейском лагере Гёрдвуд, где весь мой взвод разместился в единственной одноэтажной глиняной постройке размером примерно десять на шестьдесят футов, — слава Богу, в те дни у ИРА не было минометов. С самого начала это была тяжелая командировка. Служба по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки была нормой, а сон в те дни и ночи, которые сливались воедино, был драгоценным товаром. Большинство из нас потерялись, какой сегодня день недели. Уже через три недели после начала командировки я так устал, что чувствовал, что могу спать стоя. Однажды вечером, вернувшись в лагерь, я, пошатываясь, направился к туалетам и душевым и в полумраке наткнулся на фигуру, пахнущую шампунем и душистым мылом.

— Кто это?

Я узнал голос сержант-майора роты.

— Маккалион, сэр.

— Что случилось, Маккалион?

— Я устал, сэр.

— Ну, Маккалион, на вершине тяжело.

— Как и там, где я нахожусь сейчас, сэр.

Для меня лично командировка оказалась сущим кошмаром. В моих воспоминаниях о том времени до сих пор доминирует одна эмоция — страх. Но страх не перед ИРА, и не перед патрулированием улиц — совсем наоборот, когда я выбирался туда, это было облегчением. Страх был вызван тем взводом, в котором я служил, минометным взводом роты поддержки. Там проходили службу одни из самых худших представителей бычья, с которыми я когда-либо служил за всю свою армейскую карьеру. Они на четыре месяца превратили мою жизнь в ад. Никто из них никогда не узнает, насколько близко они подвели меня к опасной черте, и с какими мрачными, чудовищными мыслями я засыпал. Худшим из них был высокий, симпатичный парень с изощрённым чувством юмора. Он был прирожденным лидером, человеком, которого уважали, человеком, который мог бы далеко пойти. Но который был хуже всех, потому что он был достаточно умен, чтобы понимать, что поступает неправильно. В последующие годы каждый раз, когда мне хотелось сдаться, я вспоминал его ухмыляющееся лицо и в глубине души находил в себе силы продолжать борьбу.

Эта командировка была отмечена для меня тремя важными событиями. Первое произошло почти случайно. Я находился в замыкающем автомобиле моторизованного патруля из двух машин. Мы патрулировали на раздолбанных «Лендроверах», так как это позволяло нам вести ответный огонь и быстро высаживаться — способ действий, который полк отработал еще в Адене. Между нашими машинами проскочил автомобиль с двумя людьми. Водитель выглядел нервным. Я сказал командиру машины остановить этих двух людей на перекрестке Леппер-стрит и Нью-Лодж-роуд и вытащил их наружу. Пассажиром оказался огромный грубый мужик, у которого при себе было удостоверение моряка. Пока проверяли машину, я его обыскал. Ничего. У него в кармане оказалась лишь пачка сигарет, и я почти наугад заглянул внутрь. Там лежала написанная от руки на тонкой бумаге записка следующего содержания: «Помни, как в прошлый раз ты принес нам ножовочные полотна. В этот раз мы хотим, чтобы ты выдолбил в центре пачки кремовых крекеров углубление и вставил…».

Дальше я читать не стал. Очевидно, что это были инструкции по передаче инструментов для террористов, содержащихся в соседней тюрьме на Крамлин-роуд. Обоих человек задержали и разделили, после чего их отвели в штаб батальона на соседней Гленравелл-стрит. Я сопровождал задержанного, сидя с пистолет-пулеметом позади него на заднем сиденье его же машины. Другой солдат патруля сидел рядом с ним на переднем пассажирском сиденье. Мы велели ему медленно ехать за головным «Лендровером», и когда уже подъезжали к базе, он резко затормозил и попытался выбраться из машины. Когда он уже наполовину высунулся из двери, я потянулся вперед, и схватил его за воротник куртки, дернув назад со всей силы. Задержанный въехал обратно в машину. Пистолет-пулемет, который я держал в руках, ударил его по затылку, нанеся большую рану. В ответ мужик попытался ударить сидящего рядом бойца, но промахнулся на несколько сантиметров. Я взвел курок, и он застыл, как испуганный кролик.

— Еще одно движение, и я всажу в тебя пулю, — произнес я.

Его руки поднялись в знак капитуляции.

— Почему ты пытался сбежать? — спросил я.

— Ну, я должен был попытаться, не так ли? — ответил он.

Остаток короткого пути мы проделали без остановок. На базе я передал его дежурному сержанту. Его снова спросили, почему он пытался сбежать, но он показал на меня.

— Потому что он меня ударил!

Я был потрясен такой вопиющей неправдой.

— Ты чертов лжец!

Но прежде, чем наш разговор продолжился, в комнату вошел сержант, взглянул на нашего заключенного и крикнул:

— Не отпускайте этого человека! — после чего быстро побежал вверх по лестнице. Вернулся он через несколько минут, держа его руке объявление о розыске. — Да, это он!